На пороге нового тысячелетия: окончание неповторимой эпохи

В действительности великая новизна падения советской системы и огромные возможности, которые открылись для религиозной деятельности, просуществовали недолго. Уже с конца 1993 года, как мы уже говорили, в стране начал распространятся некий дух реставрации, который начал явно обусловливать религиозную политику в 1997 году, с момента одобрения нового закона о свободе совести.
Президент Ельцин, который изначально пытался сопротивляться, все же подписал его 26 сентября: закон утверждал «особую роль православия в истории России, в формировании и развитии ее духовности и культуры». Добавлялось, что он намерен уважать «христианство, ислам, буддизм, иудаизм и другие религии, которые являются неотъемлемой частью исторического наследия народов России». Помимо противоречия, заключающегося в том, что православие устанавливалось как отдельное явление даже в отношении христианства, отсюда вытекало, что католицизм и протестантизм очень неопределенно рассматривались как «традиционные» религии (а на самом деле таковыми не считались), и открывалась возможность для толкования и самоуправства различных местных властей в отношении деятельности религиозных общин на их территории.

Практически это был конец эпохи свободы и экспериментирования, со всеми ее противоречиями и сомнениями, а также той творческой и связующей силы, которая положила начало истинному процессу обновления общества. Вновь появилось во всей своей силе чудовище бюрократии: все религиозные общины подвергались бесконечным проверкам со стороны различных органов, каждые три месяца приходилось переписывать устав, приводить в соответствие структуры, писать отчеты, оправдывающие всякую самую малую деятельность, от реконструкции стен до летних каникул с детьми, не говоря уже о педагогической деятельности: приходской катехизации, богословской школе семинарии, курсах для мирян в Колледже…
Но самая большая сложность возникла в связи с разрешениями на пребывание и работу для иностранных священников, то есть для подавляющего большинства католических священников, которые все больше ограничивались в исполнении своих функций.
Именно тогда, когда в стране ситуация развивалась в направлении ограничения религиозной деятельности, начался процесс расширения и реорганизации структур Католической Церкви в России: 23 марта 1998 года были назначены два вспомогательных епископа, монс. Клеменс Пиккель в Саратове и монс. Ежи Мазур в Иркутске. Эти назначения были ответом на  запрос двух администраторов Москвы и Новосибирска, монс. Кондрусевича и монс. Верта, и тем не менее вызвали некоторое изумление относительно выбора момента и формы: у двух новых епископов были иностранные паспорта, именно в тот момент, когда начали чинить препоны работе иностранных миссионеров, не отвечали они ожиданиям титулярных епископов и по причине их национальности (немец – помощник поляка и наоборот), и по причине определенного им местопребывания (Саратов вместо Санкт-Петербурга, Иркутск – вместо Красноярска). В таком скорее нелогичном формате четыре епископа были объединены в новую Епископскую Конференцию, секретарем которой стал польский иезуит отец Станислав Опеля, тоже иностранец (который станет в 2000 году первым католическим миссионером, изгнанным из России).
Подобные решения, вместо того, чтобы облегчить жизнь католическим общинам, вызвали сильное замешательство и разлад и фактически подставили русских католиков под новые обвинения в экспансионизме и прозелитизме на территории Российской Федерации. Кроме того, складывалось впечатление, что ватиканская верхушка в российских делах захотела взять инициативу в свои руки, фактически ограничив роль местных епископов и в целом миссионеров (которых к тому времени было уже более 200, и представляли они около двадцати различных национальностей); впечатление, которое в дальнейшем было подкреплено поведением самого апостольского нунция того времени Джона Буковского, скорее резко отказавшегося от сдержанного и «отеческого» стиля, отличавшего нунциатуру еще со времен монс. Коласуонно, и начавшего непосредственно вмешиваться в пастырские решения и в деятельность местных церковных структур. Среди всех и больше всех поплатился дон Бернардо Антонини, который в августе 1999 года был вынужден оставить Семинарию именно после рукоположения первых местных католических священников, состоявшегося впервые за более чем восемьдесят лет, после рукоположения, которое принесло ему, как ректору особую радость.
Отстранение дона Бернардо от руководства Семинарией было инициировано апостольским нунцием с формальной мотивировкой, что ректор должен был иметь российский паспорт. Это, конечно же, была лишь отговорка, учитывая, что незадолго до этого были назначены епископы – иностранцы; на место отца Бернардо был назначен монс. Антоний Гей, главный сотрудник монс. Кондрусевича в Москве, который таким образом был отстранен свою очередь от должности генерального викария Апостольской Администратуры, а спустя какое-то время и его заменил еще один иностранец.
Отец Бернардо очень страдал из-за этого решения, к которому он не был готов и которое, естественно, не разделял, оно пришло неожиданно во время летних каникул. Он сразу понял, что оказался в тупике: его назначили ответственным за Юбилей 2000 года (по определению это назначение было временным), епископским викарием по воспитанию духовенства и монашествующих (то, чем он и так всегда занимался, и не нуждался для этого в должностях) и пожаловали титул Апостольского протонотария, уже почти исчезнувшую награду, имеющую средневековый привкус, своего рода супер-монсеньор (поскольку монсеньором он уже был), с правом носить почти епископские знаки отличия: что потом дон Бернардо делал довольно часто, словно хотел подчеркнуть несоразмерность назначения со спонтанной комичностью его наряда.
Он использовал полные фиолетовые облачения очень часто, чего не делают даже ватиканские каноники, приводя в смущение остальных прелатов, которые рядом с ним казались просто министрантами; и я могу засвидетельствовать, что делал он это не из любви к помпе, это была такая тонкая форма протеста с использованием наглядного языка, для многих мало понятного, но хорошо известного специалистам по куриальному символизму. Как бы там ни было, он посвятил себя и телом и душой празднованию Юбилея, который стал его лебединой песней (он действительно чуть не погиб в автомобильной аварии в 2000 году, во время одной из многочисленных поездок, связанных с Юбилеем). После окончания празднований в январе 2001 года дон Бернардо впал в полное горечи состояние покорности, что совершенно ему не было свойственно, и начал задумываться о возвращении в Италию. Предложение продолжить свою миссию в Караганде вновь наполнило его энтузиазмом: Казахстан –  это в основном русскоязычная страна, но не с православным большинством, поэтому пространство для религиозной свободы (и до сих пор) гораздо шире, чем в России. Судьба неожиданно и преждевременно не позволила ему насладиться даже одним годом этой новой возможности; Проведение, которым Бог Отец направлял жизнь отца Бернардо Антонини, захотело избавить его от дальнейших трудностей и страданий и Оно призвало его к себе, чтобы он наконец улыбнулся так, как он это умел делать, перед ангелами.