Кто-то со студенческой скамьи помнит его статьи и книги, читая которые, он открывал для себя античность и раннее средневековье. Кто-то помнит публичные выступления ученого и бережно хранит конспекты прочитанных С.С. Аверинцевым лекций. Кто-то жил и работал рядом с этим человеком, учился у него мыслить, воспринимать и понимать историю и окружающий мир. Благодаря всем этим людям память об Аверинцеве жива.
Возможность вновь вспомнить С.С. Аверинцева и поговорить о нем представилась недавно на вечере в культурном центре «Покровские ворота» на Чистых прудах в Москве.
Эта встреча открыла цикл публичных лекций 2008 года, подготовленный Библейско-богословским институтом св. апостола Андрея. Своими размышлениями о личности ученого делилась с гостями культурного центра поэт О.А. Седакова. Свое выступление она назвала «Апология рационального».
В ее рассказе причудливо переплетались повествование о времени С.С. Аверинцева и об истории страны, попытки упорядочить теоретические категории, которыми оперировал ученый, рассказ о его работах и личности исследователя. Но особенно трогательными и важными были светлые, искренние воспоминания о минутах общения с учителем и коллегой. А подтверждение сказанному в тот вечер можно было без труда найти, вспомнив работы самого С.С. Аверинцева…
Как заметила О. Седакова, появление С.С. Аверинцева в нашей стране, которая «никогда не знала почтения к разуму», было удивительным. Она передала гостям вечера некогда услышанную от самого ученого историю о том, как он решил посвятить себя гуманитарным наукам. «Триумф физиков в нашей стране определил выбор Сергея Сергеевича», – поведала О. Седакова. Он чувствовал, что должен примкнуть к другому – гуманитарно-научному – лагерю в условиях, когда чрезвычайно распространенными и даже модными были науки естественные.
Из биографии С.С. Аверинцева нам известно, что свое решение заниматься филологией он воплотил в жизнь, поступив на классическое отделение филологического факультета МГУ, там же успешно закончив аспирантуру и защитив кандидатскую диссертацию. В некоторых своих работах он писал о том, что идеалом эпохи во времена его молодости была «точность математической формулы», а героями эпохи стали инженеры и физики. На протяжении всей своей жизни он продолжал защищать строгость гуманитарных наук и их значимость в ставшей традиционной оппозиции «естественного» и «гуманитарного». Он отстаивал и доказывал разумность филологии и, в частности, писал: «Филология есть “строгая” наука, но не «точная» наука. Ее строгость состоит не в искусственной точности математизированного мыслительного аппарата, но в постоянном нравственно-интеллектуальном усилии, преодолевающем произвол и высвобождающем возможности человеческого понимания». На протяжении жизни он, по словам О. Седаковой, придерживался «сложной позиции методологического сомнения в себе», постоянно выступал против мышления парными оппозициями и призывал учеников «не верить в противоположность крайностей».
В такой сознательно избранной позиции С.С. Аверинцева, его решении стать филологом, по словам О. Седаковой, проявилось «его врожденное чувство причастности общему», внутреннее стремление восстановить нарушенную гармонию.
Первые воспоминания О. Седаковой об учителе относятся к студенческой поре ее жизни: «Впервые встретив Сергея Сергеевича в студенческие годы, я располагала общими, широко распространенными представлениями об уме и умном». Он перевернул, коренным образом изменил эти представления, предложив свое, продуманное и строгое видение: «Другое учение об уме, другое восприятие ума – вот чем поражал нас С.С. Аверинцев». Она заметила, что ученый обладал необычным, редким для России умом, и это позволяло ему иначе смотреть на привычные и общепринятые явления и понятия. «Он от природы обладал живым, светлым, праздничным, веселым умом», – сказала О. Седакова.
Добавим, что постоянной темой работ и выступлений С.С. Аверинцева является тема праздника. Так, например, в свое время он говорил о «торжественной предпраздничности, блеске и славе», присущих текстам русских переводов Мильтона. Он понимал и переживал ощущение праздника, радости в жизни и переносил его в свои работы.
Говоря о свойствах ума С.С. Аверинцева, О. Седакова упомянула проницательность и верность, понимаемую как приверженность однажды принятой научной позиции, которой он придерживался и которую доказывал на протяжении всей жизни.
Учитель и позже – коллега, С.С. Аверинцев бывал очень эмоциональным, наука захватывала его до глубины души. О. Седакова рассказала, что, обсуждая определенную тему, он мог так увлечься, что невольно собирал вокруг себя слушателей – незнакомых людей – и делал их активными участниками процесса общения. Она привела также высказывание В.В. Бибихина о способности С.С. Аверинцева «создавать вокруг себя атмосферу общительности».
С этим связано и очень важное для понимания позиции ученого свойство, которое, пользуясь его собственной терминологией, можно определить как «волю к пониманию». Сергей Сергеевич, по словам О. Седаковой, противопоставлял понимание, которое сохраняет за изучаемым предметом или собеседником право голоса, и интерпретацию, предлагающую однозначное решение и толкование предмета. С.С. Аверинцев много писал об опасности интерпретаторов для науки и жизни, указывая на несоответствие природы толкования его современной сущности: «Само слово “интерпретатор” по своему изначальному смыслу обозначает «толмача», то есть перелагателя в некотором диалоге, изъяснителя, который обязан в каждое мгновение своей изъясняющей речи продолжать неукоснительно прислушиваться к речи изъясняемой».
В представлении ученого только истинное понимание могло стать достойным ответом различным характерным позициям – нарциссизму, доктринерству, плюрализму. Передавая слова учителя, О. Седакова подчеркнула, что «все эти позиции существуют там, откуда мудрость удалилась».
Для последователей и учеников С.С. Аверинцева важным и новым стало его «напоминание о положительном уме, связанном с восприятием целого, с совестью и чувством». «Сергей Сергеевич реабилитировал для нас разум. Но сделал он это не путем декларирования. Он показывал, как действует организм разума даже там, где от него этого никто не ожидает». Причем он постоянно показывал ум и умное начало как начало позитивное, соединяющее, а не разъединяющее.
О. Седакова неоднократно возвращалась к описанию отношений ученого со временем. Так, по ее мнению, раскрывая студентам свою концепцию, он делал это в сопротивлении вопреки времени. Причем спорил он чаще не с местным, локальным временем, а со временем всеобщим. Здесь О. Седакова упомянула термин, который очень нравился Аверинцеву-ученому, – эон. Интересно прозвучали на этом фоне и ее личные размышления об эпохе-эоне, основанные на рассуждениях учителя и собственных наблюдениях за временем.
Будучи классическим ученым, С.C. Аверинцев тем не менее спокойно чувствовал себя в современности, что, по мнению О. Седаковой, редко происходит с великими мыслителями. «Единственное, чего Аверинцев не понимал в модерне, – подчеркнула она, – это настроения бунтующего подростка». В подтверждение этих слов она процитировала ученого: «Отношение этих подростков ко всему в себе слишком серьезно. Они не расположены понимать другого и другое». А для него важным было как раз понимание. Сергей Сергеевич во всем, что делал, руководствовался человеколюбием, а это подразумевало общение между людьми и понимание другого.
О. Седакова рассказала о разнообразии тем, которыми занимался С.С. Аверинцев, о богатстве и значимости его наследия для общества. Она упомянула богословские работы ученого, столь редкие в нашей стране в то время, и подчеркнула, что с середины 1960-х гг., с начала работы над трудом о Софии, Премудрости Божией, и на протяжении всей жизни «он продолжал нести сообщение о красоте мудрости».
В своих работах С.С. Аверинцев говорил об Отцах Церкви, описывая их как людей, «которых он сам очень хорошо понимал», о мудрости библейских и светских добродетелей (здесь О. Седакова подчеркнула, что добродетель благоразумия и здравомыслия, как понимание отношений между вещами, всегда отличала любое высказывание ее учителя).
Она также отметила, что у рациональности ученого были двойственные – античные и христианские – корни, два мира – Афины и Иерусалим – обусловили формирование его человеческой и исследовательской позиции.
Мария Красовская