Праздник Всех Святых, отмечаемый Католической Церковью 1 ноября, есть и праздник всех грешников. В праздники Господни, как бы ни согревал Спаситель наше сердце, все же поскрипывает человек: легко бремя Евангелия, но и его нам тяжело нести. Чем больше Рождество и Пасха, Вознесение и Преображение  становятся событиями нашей личной, внутренней жизни, чем более освящают душу, тем более высвечивают её грязь и несовершенство.
Хорошо и благочестиво почитать какого-либо великого святого, особенно интересуясь подробностями его жизни. Внимание к святому есть внимание к человеку. Пока мы рассматриваем благостный образ, святой кажется нам человеком из другого мира, у которого и жесты какие-то особо изящные, и взгляды ангельские. Но чем больше мы знаем о святом, тем лучше понимаем, что он из того же теста, что и мы, грешные, а значит, и у нас есть шанс. Только и такое почитание святых может не вдохновлять, а повергать в уныние, ибо напоминает: тесто одно, да выпечка разная. Обидно: вроде бы все то же самое. Но сколько же в жизни мгновений, когда святой повернул направо, а я - налево...
День Всех Святых дарит особое знание о святых, особый оттенок надежды, особое вдохновение, ─ если, конечно, мы зримо попытаемся представить себе, насколько же все святые разные. Призвания святых повторяются, люди не повторяются никогда. Грехи у святых совпадают, личности не совпадают никогда. Недостатки Карла Великого (почитавшегося святым на Западе вообще и в наши дни в Аахене) есть в точности недостатки Константина Великого (почитавшегося и почитаемого по сей день на Востоке), Димитрия Донского, Людовика Святого. Как императоры и князья они одинаковы, как святые - разные.

Разнообразие святых воспринимается с трудом. Нам трудно любить, трудно видеть и помнить уникальность каждого, поэтому мы склонны объединять людей в группы и говорить не о разнообразии святых, а о разнообразии типов святости. Конечно, святых тысячи, а типы святости можно на пальцах пересчитать. Мученики и исповедники, епископы, апостолы и равноапостольные, монашествующие, правители и юродивые. Вот почти и все. За этим "почти" таится величайшее разнообразие. Не случайно по мере проповеди Евангелия в мире, по мере того, как вера в Бога помогала познавать человека, росло в Церкви требование больше включать в число святых мирян, больше включать женщин. Подобные требование, разумны, насколько они излечивают христианство от гордыни духовенства и мужчин. Но дальше они никуда не ведут. Ибо сказать "мирянин", "женщина" означает почти ничего не сказать. Мы даже при самом поверхностном знакомстве стараемся узнать друг о друге больше, чем то, какого мы пола и имеем ли право совершать Евхаристию.
Благодать, открывающая человеку Бога, открывает и человека. Поэтому благодатна та избыточная любознательность, которая сопровождает всю историю Церкви и проявляется в постоянной жажде знать о новых и новых святых, знать все больше и все точнее. На первый взгляд появление праздника Всех Святых связано с постепенной централизацией церковного управления, когда постепенно перечни святых, святцы отдельных общин и поместных церквей соединялись вместе. Но это механический процесс, и тут можно было бы ограничиться набором имен и титулов. На практике же христиане все время старались и стараются узнать побольше о святых других стран, других эпох. Это проявление инстинкта веры, главного, что отличает человека от животного, того инстинкта, который влечет человека к Богу, превращая типовое, стандартное биологическое существо в уникальную личность.
Первое упоминание о празднике, когда почитались именно Все Святые, встречается в одной из проповедей преп. Ефрема Сирина (IV век), причем праздник приурочен к 13 мая. Видимо, не случайно году в 609 именно 13 мая папа Бонифаций IV торжественно освятил Пантеон во имя Божией Матери и всех мучеников. Великий английский историк Беда упомянул, что Бонифаций хотел, "чтобы память Всех Святых могла в будущем совершаться в месте, где почитали не богов, а демонов".
На Востоке праздник Всех Святых со временем стал подвижным. В той же Сирии уже в 411 г. день "всех мучеников" праздновали в пятницу Пасхальной недели, и этот обычай сохранился у несториан и католиков халдейского обряда. В Русской Церкви утвердился византийский обычай: день Всех Святых соединен с первым воскресеньем после Пятидесятницы. Почему, понятно: святость есть плод Духа. В древней Ирландии, церковные обычаи которой влияли на всю Европу через ирландских миссионеров, день всех мучеников отмечали 17 апреля, а всех святых 20-го. Но уже к VIII веку верх взяла другая, британская традиция: всем святым посвятили первый день нового года, которым тогда считали 1 ноября. На этот день Папа Григорий IV (827-844) перенес праздник Всех святых. О празднике более всего радел Алкуин Йоркский (ум. 844). Его друг Арно, первый архиепископ Зальцбурга (798-821), первым отметил этот день, предпослав ему "тридиум" - трехдневный пост с молитвой, пением песен и раздачей милостыни. В конце IX в. праздник Всех Святых отмечался уже всюду на Западе, причем накануне служили вигилию - навечерие. Папа Сикст IV (1471-1484) удлинил празднование с трех дней до восьми (его стали называть "октава"). В 1956 году, однако, канун и октава были отменены.
На Западе праздник Всех Святых соединился с молитвой обо всех усопших. Соединение настолько логичное, что можно было бы удивляться, почему оно не состоялось на Востоке. Но ведь и соединение праздника Святых с Пятидесятницей тоже настолько логично, что можно удивляться, что на Западе оно исчезло.
Соединение молитвы святым с молитвой о всех усопших есть следующий шаг в самопознании христиан. Первый был, когда святых стали почитать особо (вплоть до канонизации как формального акта), не почитая себя святыми. На чужой взгляд, совершилось непоправимое разделение верующих на святых и грешных. Но надежда, но ощущение Евангелие, как благой вести не ушло, и разделение было преодолено именно в молитве об усопших. Такая молитва есть молитва о пребывающих в раю. То, что мы молимся о "всех" умерших, есть показатель надежды нашей, что все пребывают в раю - да, да, и Иуда Искариот. Молиться о тех, кто в аду, не бессмысленно, но бесполезно, ибо в аду, по определению, те, кто не хочет, чтобы о них молились, кто воспротивится всякой попытке перетащить их от смерти в жизнь. Кто в аду - нам не дано знать, и потому мы молимся об упокоении всех душ, мы молимся обо всех как о могущих быть святыми, могущих быть спасенными.
Об усопших молится тот, кто понял о себе, что святость в душе есть и что она прорастает, но что прорастание ее не в мгновение ока совершается. Об упокоении усопших молится тот, кто понял о себе, что возрастание в Боге всегда соединено с нашим согласием на исцеление, на выздоровление через очищение, ампутацию, приращение, восстановление - процессы далеко не всегда приятные, часто мучительные. Очищение начинается на земле, вечная жизнь начинается на земле - следовательно, и в раю продолжаются.
Так рождается знание о чистилище. Оно было и до Христа: Иуда Маккавей творит искупительную молитву за павших и приносит большую умилостивительную жертву (см. 2 Макк 12, 38-45). Иисус, сын Сирахов, говорит: "Умершего не лишай милости" (Сир. 7, 36). Слова Иисуса о хуле на Духа Святого, которая "не простится ни в сем веке, ни в будущем" (Мф 12, 32), могут быть поняты лишь в смысле еще возможного или уже невозможного очищения от греха хулы после смерти. Говорил об этом и Павел: "А у кого дело сгорит, тот потерпит урон; впрочем сам спасется, но так, как бы из огня" (1 Кор 3, 15).
Зерно знания о чистилище было, но люди - христиане - остались достаточно свободны, чтобы распорядиться этим зерном по-своему. Многие люди считали и считают чистилище не частью рая, а каким-то промежуточным между адом и раем состоянием; это не так. Восточные богословы отвергают учение о чистилище. Однако всерьез сердиться на отвергающих чистилище восточных христиан нельзя, потому что молятся они о пребывающих в чистилище чаще и усерднее, чем христиане западные.
Поминать усопших начали уже в раннее средневековье. В бенедиктинских монастырях в конце Х в. возник обычай ежегодно праздновать день Памяти усопших благодетелей и друзей монастыря. Св. аббат Одило Клюнийский (994-1048) узаконил поминовение усопших для всех своих монастырей. Под влиянием Клюнийской реформы этот обычай очень скоро распространился.
В Риме День поминовения всех усопших (anniversarium omnium animarum) упоминается лишь в 1311 г., однако он существовал уже задолго до этого. К концу XV в. испанские доминиканцы ввели обычай служить три мессы в День поминовения всех усопших, и так стали поступать и в других европейских странах.
В разгар Первой мировой войны, в 1915 году, Папа Бенедикт XV распространил этот обычай на все церкви. Мессы служатся 2 ноября, а если это число приходится на воскресенье, то 3 ноября. В этот день посещают кладбища, украшают могилы цветами, совершают поминальную трапезу. В Австрии во Вторую мировую войну зародился и распространился обычай в пасхальную и рождественскую ночи зажигать свечи на могилах.
Классификация святых по призваниям - довольно распространенный, но и довольно бессмысленный спорт. Особым подвидом этого спорта является различение святых на "блаженных" и "обычных" святых. Некоторым недоброжелателям Августина Гиппонского очень важно, что в восточной традиции он "всего лишь" блаженный (кстати, единственный). На самом деле "блаженные" и "святые" ничем друг от друга не отличаются, ─ отличаются личности, не титулы. Это различие канцелярское или богослужебное, указывающее, насколько завершена процедура причисления человека к лику святых, где - ему не обязательно праздновать, а где  - возможно. На Западе первое причисление к лику святых Папой состоялось в 993 г. Обязательной канонизация Папой (само слово означает "внесение в канон") стала в 1181 г. По декрету папы Григория IX - 1234 г. - епископы имели право причислять человека к лику блаженных ("беатифицировать"), а Папа - к лику святых ("канонизировать"). Это совершенно точно соответствует и современной русской православной практике различать "местночтимых" святых той или иной епархии и "общечтимых" святых. Только в 1634 г. папа Урбан VIII сделал и беатификацию прерогативой исключительно Святого Престола. Святых от этого меньше не стало, скорее наоборот. За тысячу лет, с 993 по 1899 гг., к лику блаженных было причислено 1400 человек, к лику святых - 1100,  а в одном двадцатом веке (по 1981 год) к лику блаженных было причислено 850 человек, святых - 250. А ведь с 1981 года канонизаций было очень много, и в святцах стало больше мирян, больше женщин, больше мучеников тоталитарных режимов, и эти люди должны были успокоиться.
Вряд ли было случайным совпадением то, что празднование Всех Святых (а значит, отчетливое сознание того, что не все христиане - святые) началось тогда, когда христианами стали - или были объявлены - практически все жители Римской империи, то есть в IV веке. Возник праздник на Востоке по той же причине - в Западной Римской империи огромное большинство населения составляли "варвары", считавшиеся нехристями (они приняли христианство от ариан), и там легче было думать о всех христианах как о святых здесь и сейчас, противостоящих мрачной бесовщине ереси и неверия.
С VI столетия, когда Запад христианского мира тоже в основной массе стал думать о себе как о сплошь христианском, и в нем появилось празднование Всех Святых. Так самомнение уравновешивалось верой в то, что святые - на небесах, что им нужно особенно молиться, особенно их почитать, а мы, на земле, хоть и называемся святыми, но уж, конечно, не совсем в том смысле. Можно сказать (как это делают некоторые ревнители апостольской чистоты), что тем самым нарушилась логика христиан первых трех веков: все христиане - народ избранный, все христиане - святые. Однако, думается, приток в Церковь формальных или, лучше сказать, явно не святых христиан просто помог понять то, что христиане все равно рано или поздно поняли бы, даже если бы оставались гонимыми: все святые - христиане, но не все христиане - святые. Более того, христианин, который уверен в том, что он святой (все равно, поминает ли он при этом милость Божию или наивно уверен в силе обряда), - уже не свят, ибо не смиренен. Но не смиренен и тот, кто оставил надежды на святость, ибо святость есть дар Божий и стремиться к Богу означает стремиться к святости.