Это очерк о крупнейшей фигуре в истории русского католичества И. С. Гагарине, написанный его младшим собратом по ордену иезуитов о. Павлом Пирлингом и опубликованный в “Биографическом словаре”.
Гагарин, князь Иван Сергеевич, иезуит, сын князя Сергея Ивановича, родился в Москве 20 июля 1814 года. Мать, княгиня Варвара Михайловна, рожденная Пушкина, судя по ее письмам к сыну, отличалась искренним благочестием и стойким характером. Под ее надзором Иван Сергеевич воспитывался в тесном домашнем кругу. При нем состоял наставник - француз. С ранних лет Иван Сергеевич недолюбливал детские игры, был склонен к задумчивости; всю жизнь избегал шумных развлечений, редко танцевал, не играл в карты. Только однажды случилось ему выиграть 5000 рублей, он тут же их проиграл и навсегда покончил с картами.
В 1831 году он поступил студентом в Главный Архив Иностранных дел под начальство Малиновского. 1 сентября 1832 года, сдав экзамен в университет, Иван Гагарин был произведен в актуариусы, а в следующем году, 4 мая, причислен к миссии в Мюнхене, где его дядя, князь Григорий Иванович, женатый на Е. П. Соймоновой, сестре С. П. Свечиной, был посланником. Замечательны советы, данные ему матерью при вступлении в свет, о выдержке, самообладании, постоянстве, любви к труду, изучении наук, относящийся преимущественно к нравственным обязанностям.
С этих пор начинается умственная, всесторонняя деятельность Ивана Сергеевича. Служба не мешала научным занятиям. Он много читал с пером в руках, изучал свод законов под руководством юриста, греческих классиков под руководством филолога, бывал у Шеллинга и у других знаменитостей. В Мюнхене он сблизился со своим товарищем Ф. И. Тютчевым, первым оценил его поэтические дарования, привез его стихи в Петербург, сообщил Вяземскому, Жуковскому, Пушкину, бережно хранил их долгое время и передал, наконец, И. С. Аксакову для напечатания в “Русском архиве” 1879 года.

В январе 1836 года Иван Сергеевич был вызван в Петербург, пожалован камер-юнкером и временно определен в канцелярию министерства иностранных дел. Часто бывая в Москве, он посещал П. Я. Чаадаева, о даровании которого Шеллинг дал ему очень лестный отзыв. Беседы их затрагивали самые высокие жизненные вопросы, и П.Я. Чаадаев проливал на них яркий свет. Его Lettres philosophiques и Apologie d'un fou перешли потом к Ивану Сергеевичу. В 1862 году он их напечатал в Париже (Oeuvres choisies de Pierre Tchadaief), чем оказал немалую услугу русским мыслителям. В Москве выступали тогда западники и славянофилы. По складу своего ума и научным приемам Иван Сергеевич, как и Чаадаев, тяготел более к западникам, но не чуждался и славянофилов. “Гагарин был принят, — пишет Ю. Ф. Самарин, его лучший друг с самого детства, — в так называемый славянофильский кружок с полным радушием; его общительный характер и живость располагали в его пользу и нравились всем”. На самом деле Иван Сергеевич не примыкал ни к какой партии. Только в Петербурге его соблазнил кружок, по числу членов называвшийся les Seize. Участниками были между прочими: Браницкий, Лермонтов, Жерве, Фредерике, Монго Столыпин, Сергей Долгорукий и будущий министр Валуев. Деятельность кружка сводилась к вечерним беседам, а беседовали так, по заявлению Браницкого, как будто бы 3-е отделение вовсе не существовало.
По кончине дяди Иван Сергеевич был переведен 13 апреля 1838 года младшим секретарем в Париж. Так была достигнута давно желанная цель: представлялась возможность много наблюдать, изучать, заводить знакомства. В гостиных герцогини де Розан и С. П. Свечиной встречались такие личности, как Беррье, Моли, Монталамбер, Экштейн, Фаллу, Ламеннэ. С ними велись поучительные разговоры, обсуждались современные течения, разрешались жгучие задачи. Эти вечера с их очаровательной обстановкой служили лучшей школой для молодого дипломата. Между тем научные занятия, особенно по части славяноведения и русской истории, шли своим чередом, и Самарин высылал в Париж длинные списки соответствующей литературы.
Так прошли четыре года. Жизнь в Париже прерывалась путешествиями по Германии, Бельгии, Голландии, Англии. В апреле 1842 года наступил перелом, долго таившийся в глубине души и развитие которого можно проследить по дневникам. Последствием его был переход Ивана Сергеевича в католичество, а затем, 10 августа 1843 года, вступление в орден иезуитов. Его не удержала горячая любовь к семье и отечеству, он отрекся от завидного положения, от родового имения в 3000 душ крестьян, от всех благ мира сего. По его собственному признанию, впервые его направили на этот путь, с одной стороны, Чаадаев своими меткими соображениями, а с другой, Филарет Московский и Андрей Муравьев, доводы которых он считал очень слабыми. Постоянное общение с просвещенными католиками не могло также не отразиться на нем. А. И. Тургенев, посетивший его около этого времени, оправдывает его по-своему. “Я был два раза в Saint-Acheul, — пишет он К.С.Сербиновичу, — и спорил с послушником Иваном Ксаверием; но об этом после; не он во всем виноват, то есть вы, я, Филарет, Муравьев и весь летаргизм нашего православия: опять sapienti sat”. Как-никак, но с тех пор, после перехода в католичество, соединение Восточной Церкви с Западной стало заветной мыслью Ивана Сергеевича. Он ей посвятил свои труды, свою жизнь и остался ей непоколебимо верен до гробовой доски.
Окончив двухлетний новициат в Saint-Acheul, он занимался целые четыре года исключительно богословскими науками, был рукоположен в это время священником, потом сам преподавал церковную историю и, наконец, побывал в Риме. Все это служило как бы подготовкой для предстоящей деятельности в Париже, куда он прибыл в конце 1855 года. К нему присоединились И. М. Мартынов, а впоследствии Е. П. Балабин и другие. Главной задачей этого кружка признавалось всестороннее изучение России, ее истории и быта, с целью знакомить с ней иностранцев. Личное настроение Ивана Сергеевича осталось навсегда богословско-иреническое. При этом, хотя сам глубоко убежденный, он не навязывал своих убеждений другим, а только усердно их излагал, изустно и письменно, предоставляя их оценку внушениям совести каждого.
В таком духе было написано первое его сочинение: “La Russie sera-t-elle catho-lique?” (Paris, 1856), наделавшее немало шума и появившееся очень скоро в переводе на русский язык, испанский и дважды на немецкий. По поводу национальных воззрений польская газета “Czas” жестоко обрушилась на автора. Умереннее, но в том же смысле выразился “Przeglad Poznanski” (1857). Следствием этих нападок была газетная полемика, которая печаталась в “Univers”. Из русских немедленно или несколько позже обратились “к бывшему соотечественнику и единоверцу, а ныне отступнику православия, живущему в чужих краях” с упреками и опровержением протоиерей Яхонтов, Сушков, Хомяков, Муравьев. Другие русские, не изменяя своей собственной точки зрения, отнеслись сочувственно к стремлениям Ивана Сергеевича. Откликнулся также Н. И. Тургенев. Поставив вопрос гораздо шире, перенесши его на всемирную историческую почву, изложив свое мнение, он так окончил свое письмо от 20 июля 1856 года: “Вижу в Вас человека, пожертвовавшего всем на свете одной высокой, неземной цели; человека, которого всякая честная душа должна любить и уважать глубоко”.
С католической стороны, отчасти и с польской, последовало полнейшее одобрение. Мысли, изложенные Иваном Сергеевичем, произвели глубокое впечатление на вестфальского барона Гакстгаузена, автора дельного сочинения о России. Для их практического применения он задумал обширный план. Его перу принадлежит введение к одному из немецких переводов. По его почину три немецких епископа сошлись с Иваном Сергеевичем в Падерборне и обсуждали вопрос о соединении Церквей. Приняты были следующие решения: вызвать всемирное молитвенное движение в пользу намеченной цели, сблизить молящихся посредством братства, наименованного Petrusverein и основать особый журнал, который следил бы за его развитием. Гакстгаузен не замедлил отправиться в Рим с докладом о происшедшем, представился кардиналам Антонелли и Барнабо, удостоился аудиенции в Ватикане и получил папское одобрительное бреве на имя мюнстерского епископа Иоанна Георга. В ноябре 1857 г. неутомимый барон был уже в Баден-Бадене и провел там четыре недели “в гостях” у незабвенной великой княгини Елены Павловны, которая обещала свое содействие в самых высших кругах. Завязалась интересная переписка с Россией. Гакстгаузен обратился к московскому митрополиту Филарету, прочил его в избранники священного дела, просил его самого молиться о единении и предложить синоду предписание таких же молитв. Вместо Филарета ответил А. Н. Муравьев. Находясь случайно, по его уверению, у Филарета при доставке письма, он взял на себя труд отповеди, так как заграничные сношения духовенству не дозволяются. Гакстгаузен отписался обстоятельно, но резко. Ему не верилось в нечаянное совпадение, тем более, что письмо было помечено из Киева. Несмотря на это, он тщательно опровергал приведенные Муравьевым богословские доводы. Дальнейшая судьба этого предприятия неизвестна. Самому Ивану Сергеевичу не разрешили приехать в Россию. Даже письмо на Высочайшее имя осталось без ответа.
Между тем в воздухе витала мечта о заграничном периодическом издании, где широкое место было бы предоставлено всякого рода статьям о России. Эта мечта, наконец, осуществилась: в 1857 г. появился первый том “Etudes de theologie, de philosophic et d'histoire”. Редакцией заведовал Иван Сергеевич с товарищем-французом. Сотрудниками по русскому разделу были И. М. Мартынов, болландист Де Бюкк и Вердьер. Книги выходили три раза в год. Всего вышло шесть книг с статьями богословского и исторического содержания о России. С течением времени французское влияние стало все более и более преобладать, издание перешло в руки французов и подверглось коренному переустройству. Это не помешало Ивану Сергеевичу помещать в нем, при случае, свои статьи.
В постоянных заботах о родине его неотразимо прельщал Восток. Во время Крымской войны вместе с известным математиком Коши, который был столь же усердным католиком, он участвовал в основании так называемой Oeuvre des Ecoles d'Orient. Целью общества было школьное обучение и воспитательное дело на Востоке, главным образом — добывание повсюду материальных средств и предоставление их в пользу местных учебных заведений. Первым председателем общества выбрали адмирала Матье, первым директором — аббата Лавижери, знаменитого впоследствии архиепископа алжирского. В совет вошли выдающиеся личности дипломатического, военного и морского ведомств и представители, восточных миссионеров.
В связи с этой деятельностью не удивительно, что в 1859 г. Иван Сергеевич был приглашен сопровождать в качестве духовника паломников, отправляющихся в Иерусалим. Третьего апреля он отплыл из Марселя, пробыл три месяца на Востоке и в этом же году описал свое путешествие в 1-м томе “Etudes”. В следующем году он опять посетил сирийскую миссию, а потом провел там два года (1862-1864), в течение которых преподавал церковную историю в Газире, где находилась тогда богословская школа, проповедовал на французском языке в Бейруте, изучал арабский язык и местные особенности. Его внутренним желанием было навсегда поселиться в Бейруте и образовать там скромный русский очаг. Но кроме других препятствий от непривычного климата сильно пострадало его здоровье. Частые недуги вынудили его в 1865 г. вернуться в Европу. С тех пор он постоянно жил в Париже, выезжая только на некоторое время в Страсбург и Версаль.
Здесь уместно упомянуть об обвинении в его адрес по случаю дуэли Пушкина. В 1863 г. некто Амосов выпустил книгу под названием “Последние дни жизни А. С. Пушкина со слов К. К. Данзаса”. В ней утверждалось, будто бы Иван Сергеевич, будучи уже за границей, признался, что подметные письма, подосланные Пушкину и ставшие причиной его дуэли, “были написаны у него и на его бумаге, но не им, а князем Петром Владимировичем Долгоруковым”. Таким образом, Иван Сергеевич выставлялся соучастником этого гнусного дела, да к тому же еще и жалким предателем. Долг чести обязывал автора проверить свои утверждения и привести доказательства. Он этого не сделал и выдал за истину пустой вымысел. Долгоруков проживал тогда в Лондоне и, прочитав в “Современнике” разбор книги Амосова, с негодованием отверг возведенную на него и на Ивана Сергеевича клевету. Его ответное письмо напечатано в “Современнике” за октябрь 1863 г. и в “Колоколе” за 1 августа того же года. В 1865 г. по случаю вышедших “Воспоминаний” Сологуба о Пушкине “Биржевые ведомости”, не наведя новых справок, воспроизвели рассказ Амосова. Тогда уже вернувшийся из Бейрута Иван Сергеевич торжественно заявил и дал честное слово, что не принимал никакого участия в составлении и посылке оказавшихся роковыми для Пушкина писем. О Долгорукове он также засвидетельствовал, что никаких улик против него не знал и не имел. Это письмо напечатано в “Биржевых ведомостях”. Все сводится к тому, что тяжкое обвинение, попавшее в прессу, никем и никогда не было доказано.
Приблизительно к тому же времени относится полемика с Ю. Ф. Самариным. В 40-х годах между двумя друзьями велась оживленная переписка. Она отличалась сердечной откровенностью. Разрыв произошел на почве религиозных убеждений. И вот, в 1865 г. Самарин печатает в газете “День” в адрес И. М. Мартынова пять писем против иезуитов. Между прочим он горько сетует на Ивана Сергеевича в связи с его книгой “La Russie sera-t-elle catholique?”, говоря, что она будто бы является доносом на славянофилов, ссылаясь при этом на общественное настроение, царившее в 1851 г. На этот упрек нетрудно было ответить: книга вышла в 1856 г., в совершенно других условиях, то есть вслед за манифестом Александра II. Пользуясь случаем, в письме к Самарину в январе 1866 г. Иван Сергеевич изложил свой взгляд на славянофильство и на превозносимые им православие, самодержавие и народность. Это письмо смахивает на profession de foi.
Дальнейшая жизнь Ивана Сергеевича сложилась таким образом, что он одновременно посвящал себя и чисто духовным занятиям, и литературным трудам. С русскими католиками поддерживались близкие отношения. Некоторое время, пока была жива С. П. Свечина, местом сбора была ее гостиная. Большая часть русских католиков поселилась в Париже или в его окрестностях, остальные туда приезжали. Шувалов был барнабитом, Наталья Нарышкина — сестрою милосердия. Князь Трубецкой жил в Бельфонтене, князь Августин Голицын в Версале. Приезжали в Париж Ермолов, Печерин, князь Федор Голицын, Щу-лепников, Эйнерлинг и другие. Письма С. П. Свечиной к Ивану Сергеевичу освещают эту сторону его деятельности. Они относятся к 40-м и 50-м годам, но и позже, при других обстоятельствах, Иван Сергеевич продолжал свою деятельность. Услужить ближнему Иван Сергеевич был всегда готов. К нему обращались и французы за советом и руководством. Его приглашали в монастыри и семинарии для так называемых retraites. Чаще всего с этой целью вызывал его епископ из Орлеана, его искренний друг монс. Дюпанлу. Бывшие ученики иезуитских школ знали и уважали Ивана Сергеевича. Они сплотились вокруг него в Париже, и долгое время он был духовным отцом этих молодых людей. Несколько лет кряду он занимался маленькими трубочистами, собирал их вокруг себя по воскресеньям, утром наставлял и обучал, а вечером подбирал приличные развлечения.
Что касается литературы, то Иван Сергеевич обменял свое несомненное дарование на мелкую монету. Заниматься одним крупным делом ему не удалось. Помехой тому были его многочисленные связи, обширная переписка, плохое здоровье. Его мучила подагра и бессонница. Впрочем, отличительным свойством его характера было быстро переходить от одного предмета к другому, начинать самому, а затем предоставлять завершение начатого дела другим. При этом он все же успел не мало: “Le Clerge russe, L'Eglise russe el PImmaculee Conception”, “La vie du S. Folloppe” и значительное число статей богословского и исторического содержания, разбросанных в “Etudes”, “Correspondent”, “Contemporain”. Кроме Чаадаева он издал записку барона Гакстгаузена, анекдоты графа де Мэстра, мемуары нунция Аркетти, мемуары о иезуитах в Белоруссии. “Journal de Bruxelles” считал его своим постоянным сотрудником. Корреспонденции о России помещались также и в других газетах. Следует также упомянуть, что в бумагах Ивана Сергеевича нашли записки о восточных делах, о миссионерской деятельности, о римских порядках и разного рода заметки по истории, археологии, генеалогии и филологии.
Иван Сергеевич пережил почти всех своих лучших друзей. Особенно его огорчила кончина Н. И. Тургенева, в семье которого он всегда был желанным гостем. Дорожил он также памятью А. О. Смирновой, ее дочь — Ольга Николаевна — не раз вспоминала его добрым словом. Сам он умер в Париже 20 июля 1882 г. Отпевание происходило в церкви св. Магдалины. Похоронен И. С. Гагарин на кладбище Монпарнас.
Н. С. Лесков, видевший его незадолго до смерти, дал ему такую характеристику: “Он не был человек хитрый и совсем не отвечал общепринятому вульгарному представлению об иезуитах. В Гагарине до конца жизни неизгладимо сохранялось много русского простодушия и барственности, соединенной с тою особою “кадетскою” легкомысленностью, которую часто можно замечать во многих русских великосветских людях, не расстающихся с нею даже на значительных высотах занимаемого ими ответственного положения. И. С. Гагарин был положительно добр, очень восприимчив и чувствителен. Он был хорошо образован и имел нежное сердце. Какою дозою ветрености и неосторожной кадетской шутливости он был одержим в молодости, — я не знаю. Знать это, может быть, было бы интересно. Но он не был ни хитрец, ни человек скрытный и выдержанный, что можно было заключить по тому, как относились к нему некоторые из лиц его братства, в котором он, по чьему-то удачному выражению, не состоял иезуитом, а при них содержался”. Напрасно Лесков делает эту последнюю оговорку: вся переписка Ивана Сергеевича свидетельствует, как его собратья его любили и уважали и как он сам был привязан к ордену. Напрасно Лесков настаивает на “кадетских” затеях: единомышленнику Фаллу и Дюпанлу ото не к лицу. Для полноты образа следует еще прибавить, что Иван Сергеевич неизменно и глубоко любил свое отечество.