Казимира Болеславовна Исхакова родилась в Иркутске. Когда ей было несколько месяцев, родители вместе с ней переехали в Москву. Она помнит, как в пятилетнем возрасте родители возили ее в храм Непорочного Зачатия на Малой Грузинской. Потом она потеряла родителей и не умерла только благодаря подруге своей матери, которая взяла ее на воспитание. Когда она выросла, то многие годы искала католическую церковь, но даже люди, живущие на Малой Грузинской, были уверены, что изувеченное готическое здание - это бывшая протестантская кирха. Только недавно она вновь обрела потерянную церковь...
«Как началась для меня война? Мы жили в коммунальной квартире. Однажды завыла сирена и раздались слова: "Граждане, воздушная тревога". Мужчины, женщины и дети выбежали на крыльцо. "Что такое, что случилось?" Нам объявили: "Учебная тревога, не волнуйтесь". Никто не поверил, что тревога учебная, и все побежали в подвал дома напротив, где была типография. Когда мы вышли, никаких признаков бомбежки не было. Со следующего дня начались бомбежки, и в квартирах появились черные репродукторы. И каждый день мы слышали: "Воздушная тревога".
Я не представляла себе, что такое война. И только 16 октября, когда я вышла на улицу, мной овладел ужасный страх. Шла вся Москва. Все куда-то двигались. Кто с нагруженными детскими колясками, кто с какими-то тачками, кто с пустыми руками, - вся Москва. "Куда вы идете?" Никто не знал.
Уехать на поезде уже никто не мог, потому что все поезда были заняты эвакуацией предприятий... Я осталась в Москве. Бежать мне было некуда, не к кому и не с кем. Женщина, которая меня воспитывала, сказала, что мы никуда не поедем. Она села около печки и начала сжигать какие-то книги и документы. И потом, когда я хотела выяснить что-то о своей семье, я не смогла ничего узнать - не осталось никаких документов.
Через несколько месяцев всех оставшихся в Москве студентов-медиков собрали в первый мединститут для продолжения образования. Условия были ужасные, было так холодно, что во время занятий по анатомии трупы примерзали к столам.
Стипендия была нищенская, и, чтобы студенты не умерли от голода, всем выдавались карточки "р4" - нас приравнивали к служащим. Эта карточка давала право получить обед, который состоял из крапивных щей и картофельных котлет с грибной подливкой. Каждый день одно и то же, но это была горячая и, как нам казалось, великолепнейшая пища.
Так мы проучились до весны. Потом нам сказали, что занятия прекращены и студенты поголовно выезжают на дровозаготовки в Дмитровский район. Все мы были патриотами и никому даже в голову
не пришло, что можно по каким-либо причинам отказаться. Три месяца мы были на дровозаготовках. Пилили деревья, срубали сучки и складывали дрова в поленницы.
Потом приходил безумно злой человек, матершинник, измерял эти поленницы и только потом, если мы выполнили норму, выдавал мизерный паек: крупу и подсолнечное масло.
Мы были постоянно голодны. Когда приходили на вырубку, то перед тем, как начать работу, мы садились на поляне и составляли "меню". Каждая мечтала о том, что бы она приготовила сегодня. Потом мы начинали выбирать вшей - их было немилосердное количество. Потом кто-то с соседней вырубки кричал: "идет, идет" и мы скорее хватали свои пилы и начинали работать.
Жили мы у женщины, у которой было четверо маленьких детей. Ее муж ушел на фронт и помощи ждать было не от кого. Каждую ночь она ходила на колхозное поле и собирала картошку. Потом из этой картошки она делала так называемую "дрочену" - я это очень хорошо помню - и кормила ею детей. Самый маленький - грудной ребенок - умер у нас на глазах: молока не было, а картошку он есть не мог.
Война, слава Богу, закончилась. Я не развалилась, хотя и стала инвалидом. И несмотря ни на что, все были патриотами. Мы любили свою страну, обожали эту власть, понятия не имея о том, что есть что-то другое...
А из моего школьного класса, "10а", где училось 25 парней, вернулся с войны только один.
"Свет Евангелия", №19(31), 7 мая 1995 г.