Автор «Архипелага ГУЛага» был пророком, предвидевшим конфликты третьего тысячелетия, но пророком, "неудобным" для властей коммунистического Востока и капиталистического Запада, которые старались вытеснить его  на периферию общественной жизни...
Александр Солженицын родился после октябрьской революции, в декабре 1918 года. 90 лет его жизни воплотили – больше, чем любая другая личность – образ русского советского народа XX столетия.
Больше, чем Ленин - икона революции, которая и по сей день остается забальзамированной в образе, к которому на самом деле никогда не обращались.
Больше, чем Сталин - человек, которого Солженицын представил в своих выдающихся автобиографических романах как воплощение абсолютного зла, повлиявшего на его нравственный выбор (вспомним великий призыв Солженицына "жить без лжи").
Больше, чем Сахаров - великий светский «диссидент», копией и дополнением которого мистическим образом был сам Солженицын.
Величайший русский писатель XX века, который вместе со своими соотечественниками Буниным, Пастернаком, Шолоховым и Бродским стал Нобелевским лауреатом.
Его впечатляющее возвращение на Родину после изгнания в 1994 году обозначило конец Советской России ярче и отчетливее, чем это сделала гласность Горбачева, так же, как за 20 лет перед этим его изгнание определило судьбу холодной войны, безошибочно осуждая империю зла "Архипелага ГУЛага".
Материалы, собранные им по всей стране, благодаря невероятному расположению, которым к нему проникся Хрущев после прочтения «Одного дня Ивана Денисовича», позволили Солженицыну создать "бомбу", которая начала разрушение советского колосса, сравнивая его реалии с ужасами нацистского холокоста.
Коммунизм погиб в той малой толике человечности, которая противостояла невероятной деградации: и если концентрационные лагеря не смогли уничтожить человеческую личность с ее целым сложным миром разрушенных надежд и забытых привязанностей, то никакая идеология, даже самая совершенная, не сможет завоевать мир.
Тэтчер и Рейган, равно как польская «Солидарность» и Папа Войтыла, следовали за ним. Солженицын был не только борцом против коммунизма, но и борцом против идеологий вообще, борцом за главенство личности над любой другой формой власти.
Солженицын был художником прошлого и настоящего, который предвидел конфликты третьего тысячелетия. В этом он в полной мере воплощал Великую Россию, безграничные просторы от Востока до Запада, делая возможным выражение собственной сущности без постоянного проявления жалости к себе и противопоставления себя всему окружающему. Расположенная между Востоком и Западом, Россия стала самой молодой из древних наций и самой консервативной – среди молодых.
В исторической широте своих романов Солженицын смог оживить гений Льва Толстого, великого писателя всех времен, который в «Войне и мире» представил мир, появившийся после потрясения Наполеона. От «Красного колеса» к «Архипелагу ГУЛагу» и его последней работе о сосуществовании русских и евреев «Двести лет вместе», Солженицын был душой XX века с его трагедиями противостояниями.
Даже его проза была одновременно модернистской и традиционалистской, он находился в поиске истинных корней русского языка; его простые потрясающие открытия вновь пробуждали к жизни духовные искания Достоевского, чье «невозможное» христианство было отчасти реализовано обращением самого Солженицына, произошедшим в лагере.
Религия – главная составляющая послания Солженицына, человека веры, приверженца простоты и нравственной строгости, как Л. Толстой, и в то же время человека, глубоко вовлеченного в сложный жизненный опыт каждой личности, как Ф. Достоевский. Его отстраненное пророческое положение позволяло ему избегать как отлучения от Церкви, так и тесного сотрудничества с ней, оставляло пространство для каждого участвовать в его собственном пути обращения, от нового открытия человеческого достоинства и до кульминационного завершения этого пути в согласии с христианским откровением в его историческом выражении.
Для него, последователя идей славянофильства XIX века, эта религия, несмотря ни на что была православной и национальной, без уступок экуменической риторике и западному упрощению христианства, непреклонным и бескомпромиссным критиком которого он был.
Он пытался указать новые пути повторного открытия истории: восстановление России на базе земства, объединенной системы местного самоуправления. В то же время он обращал особое внимание на необходимость встретить наступающую глобализацию, не теряя представления о человеке и его судьбе, связанной с землей, семьей и культурой, вопреки жестоким олигархам и безжалостным офицерам КГБ, его вечным извечным врагам, а ныне – хозяевам страны. Вопреки иллюзиям мультикультурализма, его последний отчаянный стон был попыткой вызывать к жизни шумную еврейскую иммиграцию в Россию, последний этап векового изгнания перед восстановлением государства Израиль, параболы «столкновения цивилизаций» в наше время.
Как Иоанн Креститель в пустыне за Иорданом, он прожил свою жизнь в холоде лесов, сначала в сталинской Сибири, затем – в изгнании в Канаде, и наконец – в забвении в его любимой России.
Никто не любил страну так, как он, а через нее – весь мир в наш век быстрых перемен, великих трагедий и разрушительных идеологий. Будет трудно забыть его, всегда будет больно вновь открывать его, понимать, что кто-то вновь попал в обманные сети власти и лжи, захватывающие даже тех, кто думает, что противостоит им.
Для того, чтобы жить без лжи, человек должен отказаться от всего, как заключенный концлагеря, открывающий Лик Господа в лице униженного человека, в смертельной болезни, снова находя в них любовь жизни...

Священник Стефано Каприо,
Фоджа, Италия