Открывая новую рубрику под таким названием, мы собираемся  поднимать в ней дискуссионные вопросы, представляющие очевидный читательский интерес. Понятно поэтому, что и выбор тем, и их обсуждение предполагают активность читателей, на которую редакция рассчитывает. Парламентская демократия - дело для России и новое, и нужное. Это, на наш взгляд, относится и к российским газетам. Приглашаем в наш парламент: вход свободный; столь привычную для нашего времени охрану заменяют чувства новизны, ответственности, меры и такта.
Фигура русского католика загадочна, и мало кому из соотечественников удается поместить ее в устоявшееся поле представлений о религиях и их приверженцах. "Ты что, нерусский?" - кто из нас не слышал в свой адрес подобного вопроса, и кто мог сообразить, как на него ответить? Католик в России - это непостижимо. И, в общем, предосудительно - по крайней мере, для не просвещенных экуменизмом сограждан.
Если человеку не удается прибечь под защиту реально существовавшей или полумифической прабабушки-польки (литовки, итальянки - нужное подчеркнуть), наличие которой может оправдать подобную экстравагантность, то остается только одно. Глубоко задуматься и задать вопрос самому себе: "Я что, нерусский?"
Вразумительного ответа на этот вопрос быть не может, если мы отнесемся к этому, как, наверное, относятся многие из оппонентов, как к чудачеству, свойственному "загадочной русской душе". Это сознательный (более или менее) выбор, сделанный конкретными людьми в конкретных обстоятельствах. В конечном счете вопрос в том, что это за люди  и что за обстоятельства.
Верно, что духовный выбор, сделанный в пользу католичества, не слишком характерен для нашего культурного контекста, как и вообще любой выбор не в пользу традиции. Но что есть в нашем случае традиция, та самая "русская традиция", в которую мы так "не вписались", с точки зрения ее ревнителей?
Вопрос непростой. С одной стороны, существуют быт и культура, в которых большинство из нас выросли, без которых уже не мыслят себя. Наши семьи - принято считать, что атеистические, но скорее всего состоящие из честных агностиков или "стихийно" верующих людей. Наше окружение в школе и на работе. Наша культура... впрочем, она неоднородна, существовала ведь и официальная культура, которую мы более или менее активно стремились не замечать, - и другая, может быть, не признанная властями, но признанная нами - у каждого поколения своя. В сущности, все это, в чем мы выросли, и есть наша культурная традиция, действительно передаваемая (ср. лат. tradere - передавать) из поколения в поколение, сделавшая нас такими, какие мы есть.
С другой стороны, есть очень глубоко укоренившееся представление о традиции как неважно о чем, но обязательно "старом". Согласно этой точке зрения, в традицию войдут на равных правах древнерусская иконопись, матрешки и балалайки, ну и, может быть, Пушкин с Достоевским. А "традиционный русский" предстанет перед нами краснощеким бородачом с эмблемы "Русского бистро". Скорее всего, мы не живем этим, но почему-то считаем более русским, чем что-либо, - и охотно сбываем восхищенным иностранцам.
Наверное, это плохо, что мы были лишены духовных сокровищ русского православия. Безусловно плохо и то, что для подавляющего большинства людей они и по сей день составляют часть этой второй культурной традиции. "Красиво и здорово, но уж очень экзотично", - многие русские чувствуют себя в православной церкви почти
иностранцами. К тому же, не забудем, речь-то о духовном поиске. А ищущий человек любит задавать вопросы, причем ему желательно получить на них ответ. И на понятном ему языке. Так русский и приходит в католическую церковь, которая, во-первых, тоже обладает  почтенной традицией, а во-вторых, эта традиция выражает себя хоть и ломаным, но вполне понятным русским языком. В ней находится место нашим мирским пристрастиям к року, настенной живописи или театру. И человеку не приходится ломать себя - не в нравственном смысле, чего требует абсолютно любая духовность, а, так сказать, в повседневном.
Таким образом, как ни странно, обращаясь в католичество, человек не становится чужеземцем, а наоборот, остается именно русским - таким, каким ему привычно быть. Избежав почти шизофренического разлада между миром внутри церкви и за ее стенами. Но есть еще один важный аспект, на который не так часто обращают  внимание.
"Изолирующее" начало в нашей традиции очень сильно. Почему-то издавна считалось, что Россия принципиальным образом и в лучшую сторону отличается от остального христианского (в первую очередь европейского) мира. В советское же время нашу исключительность чутко оберегали "железный занавес" и государственная идеология. Не будем спорить о причинах - важно то, что мы долгое время жили в изоляции от мира. В обращении русских в католичество я вижу, кроме всего прочего, попытку преодолеть национальную, религиозную, любую закрытость. Это было попыткой обрести желанную универсальность - может быть, даже за счет национальной самобытности, которую все равно перестаешь ощущать, сидя взаперти.
В конце концов, принятие "чуждой" религиозной культурной традиции можно понять и вполне прямолинейно. Осознанно или нет, но люди могут не хотеть быть "русскими". И даже стыдиться этого и пытаться это скрыть. Потому что нам есть чего стыдиться в своей "русскости". Можно стыдиться еврейских погромов начала века, а можно - сегодняшней агрессивной ксенофобии.
Из вышесказанного следует, что католики - это такие любители путей наименьшего сопротивления и те самые умники, что любую гору (будь то старославянский язык или разгул дешевого патриотизма) предпочитают аккуратненько обходить.
Но у русских католиков - свои проблемы. Как было сказано в самом начале, большинство соотечественников не признают их за "своих". Но заграничные братья по вере тоже частенько недоумевают и в глубине души, видимо, не считают "настоящими русскими". Должно, наверное, еще пройти время, чтобы русские католики перестали быть чем-то вызывающим удивление и недоверие. Чтобы они перестали быть чужими среди своих.
Татьяна Томаева
"Свет Евангелия",№40(100), 24-30 ноября 1996 г.

Живое слово

Почему я люблю Россию...

В июне 1989 года, когда я работал в семинарии в Вероне, я посмотрел телепередачу из Москвы, в которой показывали, как президент Горбачев и его жена Раиса принимали кардинала Агостино Казароли, великого строителя "Восточной политики Ватикана". Встреча проходила в Большом театре в столице.
Наш диктор-итальянец обратил особое внимание на те почести, с которыми был встречен кардинал Святой Католической Церкви. Я был удивлен. В СССР началась Перестройка - это было волшебное слово, которое никто из профессоров Веронской семинарии не смог мне истолковать. И из глубины сердца пришло решение - отправиться в Россию, чтобы собственными глазами увидеть что же такое Перестройка. Когда окончились экзамены в семинарии, 2 июля 1989 года я вылетел в Москву, чтобы провести там летние каникулы.
Подробнее...