13 марта 2010 года в Мексике в возрасте 45 лет от лейкемии умер о. Октавио Вильчес-Ландин, который много лет своей жизни посвятил служению в Москве. Он был монахом Общества Иисуса и ректором Института философии, теологии и истории св. Фомы в Москве. В середине декабря в Москве вышла книга под названием «Крупицы благодарности. Сборник воспоминаний об отце Октавио Вильчесе-Ландине (SJ)». С позволения издателей мы начинаем публиковать фрагменты книги. Сегодня вашему вниманию представляется первый из них. …Об этих высоких людях надо сказать то, что Сократ сказал о женщинах, то есть что «лучше всех из них та, о которой нечего рассказывать», – или, по крайней мере, нечего рассказывать в апологиях, а достаточно вспомнить ненастным вечером, у домашнего очага, где тело согревается огоньком, а душа тихою беседою о добром человеке. Память подобных людей часто не имеет места в истории, но зато она легко переходит в жития – эти священные саги, которые благоговейно хранит и чтит память народа.
(Н. С. ЛЕСКОВ, «Мелочи архиерейской жизни», гл. 9)

После смерти Октавио и сотрудники, и студенты Института написали коллективные письма его матери. Eго отец тогда уже умер, он был протестантом (что в Мексике редкость!), а мать была и остаётся ревностной католичкой. Выходит, основы веротерпимости закладывались с самого детства, в повседневном быту.
Едва ли есть смысл воспроизводить здесь эти письма, хотя оба они проникнуты самой глубокой и искренней любовью, самым неподдельным сочувствием и признательностью матери, воспитавшей такого человека.
Однако письмо, составленное студентами, навеяло некоторые немаловажные мысли. Студенты собрались за поминальным столом и стали перебирать в памяти отдельные эпизоды, связанные в их жизни с Октавио. Их высказывания были записаны на диктофон и обработаны. Итогом стало предлагаемое ниже собрание «апофтегм», как мы их окрестили – принципиально безымянных кратких воспоминаний, тяготеющих, как оказалось, к житийному жанру. Именно в контексте этого жанра их и следует воспринимать.

***

Когда отец Октавио уезжал из России, при прощании один из гостей сказал: «Каждый, кто с Вами общается, уверен, что именно его связывают с Вами какие-то особые отношения». Золотые слова! Это потому, что его каким-то непостижимым образом хватало на всех. То есть нет, не хватало. Но он всё равно раздавал. Это и называется щедрость.

***

— По своему складу я неврастеник: вспыльчив и раздражителен.
— Вы? Да кто же Вам поверит?
— Но это так.
— Значит, Ваша обходительность — не природный дар? Стало быть, это можно в себе воспитать… Как?
— Только ежедневным созерцанием Евангелия. Другого способа нет.
(ФЕДОН, один из учеников СОКРАТА, был автором диалога «Зопир», где рассказывается такая история. Сирийский физиогномист Зопир, прибыв в Афины, утверждал, что он способен определить характер человека по его внешности. Впервые встретив Сократа, он заявил, что перед ним человек умственно ограниченный (судя по бычьей шее) и похотливый (судя по выпученным глазам и толстым губам). Друзья, сопровождавшие Сократа, высмеяли гадателя, но Сократ остановил их и сказал, что всё это верно, и такие пороки действительно присущи ему от природы, но он преодолел их, занимаясь философией).

***

Студенты поддавались его обаянию с самого начала – что, впрочем, неудивительно: в каком ещё институте ректор так любезно здоровается в коридоре с любым первокурсником, будто уже запомнил, как его зовут? Его манера приветствия совершенно особая: чуть замедлить шаг, кивок головой, медленно, старательно выговаривая каждый слог: «Здрав-здвуй-те!» — и лицо при этом сияет от радости этой маленькой случайной встречи. Ну как не влюбиться в такого ректора!

***

Как он любил Николая Яковлевича Мерперта! И Николай Яковлевич – его! Мерперт ему как-то сказал: «Вы нам посланы, чтобы сделать нашу жизнь лучше». Так и сказал.

Запомнилась такая сцена. Н. Я. Мерперт пришел читать лекцию. Отец Октавио сорвался со своего места, чтобы лично проводить его до аудитории. Старенький и ветхий, Мерперт подходит к аудитории, а отец Октавио поддерживает его под локоток.
Тут появляется студент и обращается к Николаю Яковлевичу с просьбой освободить его от лекций: он-де уже слушал археологию у другого преподавателя в каком-то другом месте. На вытянувшемся лице отца Октавио — растерянность, смятение, ощущение глобальной катастрофы. Он, кажется, даже дыхание затаил. Но Николай Яковлевич со всем великодушием своей отборной породы улыбается студенту и эдак просто-просто говорит: «Да конечно, зачем Вам лишний раз ходить, если Вы это уже слушали». Вопрос решён, студент идет по своим делам, Мерперт — в аудиторию, а отец Октавио — в кабинет. И лицо у него сияет, как у Моисея при известных обстоятельствах. Проносясь мимо меня, он шепчет на ходу: «Я его обожа-аю!».

Никогда и ни о ком нельзя говорить плохо, никогда, ни о ком и ни при каких обстоятельствах — железное правило отца Октавио. Но один раз ему самому пришлось его нарушить — в отношении человека, поступившего плохо с Николаем Яковлевичем Мерпертом. Отец Октавио — подумать только, собственным языком! — отчетливо произнес: «Он козёл».

***

Ещё о присутствии. Когда внезапно погибла моя близкая подруга, я долго не могла избавиться от чувства утраты и жаловалась, что мне её чисто физически не хватает, я скучаю по ней. Отец Октавио повторял:
— Она лишь изменила своё состояние, она везде, Вы должны найти её присутствие.
Я тогда так ничего и не поняла, а понимаю вот сейчас, когда о. Октавио не стало...

***

Мне отец Октавио очень помог, когда возникли проблемы с израильской визой. Я безработная, незамужняя, собственности у меня нет, и не видать бы мне Святой земли, если бы не отец Октавио. Он в одну минуту решил мою проблему, написав письмо о целях моего путешествия, которое открыло для меня все двери.

***

В Институте был стимул к тому, чтобы хорошо учиться: отличникам выплачивали стипендию, и это было серьёзной материальной поддержкой. Мы даже не знали тогда, что отец Октавио выплачивает нам деньги из своего кармана!

***

Отец Октавио сделал мне заказ – отреставрировать икону – и тут же отдаёт деньги за заказ. Я говорю: «Деньги отдадите потом, Вы же ещё не видели работу». — «А, возьмите сейчас, а то ведь всё равно раздам».

***

Во всём, что касается учёбы, он решал вопросы мгновенно и с большой охотой. Стоило мне подойти к нему и сказать, что я заинтересовалась греческим языком, как он тут же вышел к секретарю и сказал, что я буду ходить на занятия по греческому.

***

Отец Октавио не давал конкретных советов, как надо поступить. Иногда даже хотелось услышать конкретное распоряжение, и его спрашивали: «Отец Октавио, ну как мне поступить?». Но ответ был неизменным: «Думайте, думайте, это должен быть Ваш поступок».

***

Моё общение с о. Октавио было непродолжительным, лишь во время исповеди, но запомнилось оно очень надолго. Я подошёл к нему в церкви св. Людовика, чтобы исповедать Богу грехи, которые моя совесть расценивала как тяжкие, и они наполняли меня мучительным чувством вины и унынием, вплоть до депрессии, оттого что я вот уже много лет ничего не могу с этими грехами поделать.
Выслушав меня внимательно, о. Октавио дал мне ранее не слыханный мною и необходимый – можно сказать, спасительный – совет. Перескажу его кратко.
«Справедливо, чтобы центральное место в Вашей внутренней жизни занимал Господь, и чтобы Ваши мысли, Ваша любовь были всегда обращены к Нему. А всё остальное, в том числе и Ваши проблемы борьбы с грехом – при этом должны занять свое законное место, но лишь на периферии Вашей духовной жизни».
Поскольку наша беседа происходила не в конфессионале, а мы оба сидели рядом на стульях, о. Октавио смог пальцем нарисовать мне на краешке своей одежды схему того, что он хотел мне объяснить: вот окружность – это круг моей внутренней жизни, вот крест в центре – это Господь Христос; а по периферии – всё остальное, относящееся к моим ценностям и интересам, и вот одна точка из них – это аскеза, борьба с грехами – очень важное и нужное дело, но оно не должно становиться для меня в центре моей внутренней жизни. В центре – Бог. В центре – Христос.
Эта, в общем-то, такая простая мысль в тот момент неожиданно предстала мне как некое спасительное откровение. И началось, по благодати Божией, с той беседы движение к лучшему…
Слава Богу! Спаси Христос отца Октавио! Вечный покой даруй ему, Господи!

***

Случались и такие эпизоды: на праздник 1 сентября собрались преподаватели, студенты и только что поступившие. Отец Октавио -- в своей знаменитой белоснежной рубашке. Вдруг вваливается совершенно пьяный студент и на радостях бросается обниматься с ректором. Вечный хранитель отца Октавио – Татьяна Григорьевна – быстро оттаскивает студента и выводит в коридор. Отец Октавио стоит слегка помятый и повторяет только одно слово: «Терпение… терпение…».

Тем совершенно пьяным студентом 1 сентября был я. Когда через несколько дней пришёл извиняться, Татьяна Григорьевна провела меня к отцу Октавио. Каялся как-то с минимумом слов, больше мимически. Отец Октавио рассмеялся. Позже, уже на лестнице, услышал его весёлый голос – Татьяне Григорьевне: «Хороший парень!». Так, осрамившись, был утешен.

***

О границах прощения — просто невероятно. Вот такой был разговор. Я подозревала, что моей подруге «помогли» погибнуть, и от этой мысли мутился разум.
А отец Октавио рассказал мне о своём знакомом, у которого убили родного брата. Убийцу поймали. Когда этот знакомый, потерявший брата, увидел убийцу, он прочёл в его глазах: «Прости». Прочёл — и простил. Разговор был ещё долгий, я всё возмущалась: «Что значит “прости”! Брата не вернуть! Вот мне сейчас не хватает дорогого человека, и это навсегда…». В общем, говорила в тот раз в основном я. А отец Октавио просто пережидал...

***

Как-то по весне, сидя на лекции, ощутил непреодолимое желание покурить: поспорил о чём-то с профессором. Тихонечко вышел в коридор, набил трубку, зажёг. Стою в клубах ароматного дыма. Вдруг слышу: заходит отец Октавио, здоровается с консьержкой, идёт по коридору. «Сейчас он меня увидит, а я тут... курю... во время занятий... трубку… словно кадило… Стыд какой!..».
Отец Октавио проходит, здоровается, всходит по лестнице. Сосредоточенный. И где-то на середине своего подъёма, полуобернувшись, с улыбкой говорит: «Хороший табак!».
Докурив, возвращаюсь на лекцию успокоенный.

***

В библиотеке очередной потоп: где-то прорвало трубы. Переполох, студенты таскают воду. Вдруг из какой-то дыры вылезает отец Октавио в своей белоснежной рубашке, в одной руке гаечный ключ, в другой – отвертка. «Всё, больше заливать не будет. Я нашел причину». А причину искали год, приезжали какие-то инженеры…
После вмешательства отца Октавио больше не заливало.

***

Подхожу к Институту и вижу: кто-то лопатой расчищает снег. Ну, думаю, дворника наняли. Подошла поближе – а это наш ректор трудится.

***

По весне сидим на лекции, видим – стремянка в окне появилась, затем – чья-то рука. Это отец Октавио поправляет веточки винограда, растущего в институтском саду.

***

При всей своей приветливости он умел говорить «нет». Когда одна первокурсница предложила начинать каждое занятие с чтения «Отче наш», отец Октавио решительно отказал, объяснив, что это светский Институт, и здесь могут учиться люди разных взглядов. Мы не вправе заставлять их читать наши молитвы.

***

Зато отец Октавио никогда не противился тому, чтобы люди любили друг друга. Он повторял, что любовь всегда только от Бога. И, когда одна из студенток-монахинь полюбила одногруппника, отец Октавио защищал её от тех, кто готов был её осудить.

***

– Я не люблю, когда говорят, что Христос умер, потому что надо было принести жертву Отцу. Бог – любовь; Он не мог принять такую жертву. (Вспоминаю Исаака, заменённого овном).
– Отец Октавио, так почему тогда Он умер?
– От любви. Он не нашёл любви. Его этот мир вытеснил своей нелюбовью.