№ 34 (383) 15.09.2002

Два года назад, когда завершалось строительство иркутского кафедрального собора, поговорить с его "главным строителем" отцом Петром Фидермаком было чрезвычайно сложно. На все вопросы и просьбы об интервью священник только улыбался, махал руками, мол, не до того ему сейчас, и "переводил стрелки" на других людей. Вскоре после освящения храма о. Петр уехал в Читу, а вместе с этим на неопределенное время отодвинулись надежды на возможность спокойной и неторопливой беседы с ним.
И вот, наконец, такая возможность появилась после того, как нынешним летом о. Петр снова вернулся в Иркутск, чтобы возглавить региональный "Каритас". О его взглядах на благотворительную деятельность и планах, связанных с новым назначением, мы также коснулись в разговоре. Однако начался он с воспоминаний о событиях, предшествовавших торжеству освящения кафедрального собора в Иркутске, двухлетие которого мы отметили в прошедшее воскресенье.

- О. Петр, расскажите, как все началось?
- Как только в декабре 1998 г. я переехал в Иркутск, то сразу стал заниматься вопросами строительства будущего кафедрального собора. Над первым проектом храма работал немецкий архитектор доктор Руф, который приехал в Иркутск из Германии зимой 1999 года. Однако его эскизы, выполненные в традиционных классических формах, не очень понравились епископу Ежи Мазуру. Епископу хотелось чего-то более современного. Тогда он вспомнил о своем знакомом польском архитекторе Анджее Хвалибоге и пригласил его в Иркутск. К тому времени мы познакомились с местными архитекторами Олегом Бадулой и Владимиром Стегайло. Они тоже были приверженцами современных форм. Иркутяне сделали свои наброски, Хвалибог – свои. Потом они встретились, стали сотрудничать и искать компромисс. Помню, по одному из первых вариантов Хвалибога здание храма должно было быть очень высоким, на 4 метра выше того, то мы видим сейчас. Однако иркутские архитекторы сказали, что так не пойдет, поскольку сейсмические условия этого не позволяют. Потом они уже все втроем совместно нашли нужный образ, хотя по ходу строительства часто вносили какие-то изменения.
- Вы тоже постоянно участвовали в обсуждении проекта?
- Да, я участвовал, но что касается последнего слова, то оно всегда было за епископом. Он принимал решения и курировал проект с начала до конца. Я только осуществлял строительство.
- Как Вы искали строителей?
- Посетил шесть фирм, положил в каждой на стол эскиз проекта и поставил задачу: определить цену и время, за которые они смогут это построить. Фирмы предлагали и разные цены, и разные сроки. Я избрал наиболее приемлемые.
- Было сразу решено, что храм должен быть построен в Юбилейном году?
- Да, причем это было не только наше решение, но и желание городских и областных властей. Они организовали областной Юбилейный комитет, куда вошел, кстати, и православный владыка, и наш епископ. Комитет курировал мероприятия юбилейного года, среди которых было и строительство в Иркутске католического кафедрального собора. Все тогда поддерживали эту идею. Более того, я слышал, что иркутский губернатор высказывался за то, чтобы именно Иркутск стал центром будущей Апостольской администратуры Восточной Сибири, когда этот вопрос еще только обсуждался. Так что с властями у нас в то время никаких проблем не возникало.
- Отец Петр, расскажите, пожалуйста, где вы работали до Иркутска? Вы ведь в России с 1996 года?
- Да. Я приехал в Россию, в Новосибирск, по приглашению епископа Иосифа Верта и работал там больше двух лет, достраивая кафедральный собор и возглавляя курию. С епископом Иосифом Вертом мы до этого не были знакомы. Ему рассказали про меня немецкие священники из Челябинска, с которыми мы знали друг друга по движению "фоколяров". Они сказали ему, что, мол, в Словакии есть такой священник, который может помочь в строительстве кафедрального собора. Епископ меня пригласил, и я приехал. Первые полгода я собственными руками крыл крышу новосибирского кафедрального собора. В тот момент в фирме, которая строила храм, не было жестянщиков, поэтому мне пришлось самому работать на крыше. Начальник фирмы даже хотел платить мне за это зарплату, но я, конечно, отказался. Тогда он подарил мне за работу красивый самовар, который до сих пор украшает новосибирскую курию.
- Это сколько же получается у вас профессий – и кровельщик, и крановщик (в Чите рассказывали, как Вы управляли краном)?
- У меня есть права на управление краном – и башенным, и обычным, которые я получил еще в Словакии. Но это не профессия, это просто необходимость на стройке. Я же не строитель, но так получилось, что этот ярлык "приклеился" ко мне. Меня постоянно направляют туда, где нужно что-то строить. Я делаю это очень быстро, потому что хочется поскорее все закончить и в спокойной обстановке заняться своим основным делом. Заканчиваю, и тут меня снова отправляют на другое место строить. А вообще строительство я не люблю и считаю, что это не дело священника – руководить стройкой и вести другие подобные дела. Священнику надо работать с верующими, а не строить здания, заниматься духовными нуждами людей, а не нуждами строительства. С тех пор, как я в России, я очень мало работаю с прихожанами.
- Хотелось бы больше?
- Конечно. Я ведь всю жизнь занимался этим. Когда в Словакии приходилось строить, я делал это только летом. С мая по сентябрь строил и снова возвращался к своей основной работе. Я 12 лет работал настоятелем, вначале 6 лет в одном приходе, потом еще 6 лет - в другом. После этого был секретарем конференции епископов Словакии в Братиславе и одновременно преподавал в духовной семинарии.
- А когда началась Ваша "строительная карьера"?
- Когда появилась в этом необходимость. Еще до "бархатной" революции я построил в Словакии две церкви. Одну из них, правда, коммунисты снесли, потому что я строил ее безо всякого разрешения. Другая все-таки "прошла". Потом, в 1991 г., построил церковь в Свите. Это был такой очень коммунистический город, и моя церковь там стала первым словацким храмом, возведенным после революции. Помню, тогда были большие проблемы с финансированием, и приходилось искать помощь повсюду. После того, как я вытянул деньги на плитку для храма у кардинала Йозефа Томко, он назвал меня самым большим нищим, который сможет подоить даже тельную корову...
- До "бархатной революции" Католическая Церковь в Вашей стране подвергалась гонениям?
- Настоящие гонения на католических священников были в Чехословакии в 1950-е г. Тогда были закрыты все монастыри, много монахинь отправлено в рабочие лагеря. Примерно 4 тысячи священников сидели в тюрьмах, причем их приговаривали к очень длительным срокам заключения - от 18 до 25 лет. Многие из них, когда начались амнистии 1960-х годов, выходили из тюрем, отсидев по 10-14 лет. В 60-е же гг. были не то чтобы гонения, но постоянный контроль Церкви со стороны государства, а также притеснения верующих. Например, они не могли работать в школах, в институтах, не могли занимать руководящие посты. У священников было мало самостоятельности. В семинарию мог поступить только человек, которому давали разрешение в соответствующих органах.
- Вам тоже пришлось получать такое разрешение?
- Нет, я в семинарию попал во время "пражской весны" в 1968 году. А в то время ничего такого не нужно было. Любой, кто хотел, мог поступить в семинарию.
- Потом пришли советские танки, и сразу все изменилось?
- Ну нет, не сразу. 1969, 1970-й - в это время еще оставались какие-то свободы, потом где-то к 1971-му уже все "нормализовалось". Но так как мы уже учились в семинарии, нас не могли отчислить.
- Сейчас Вы стали директором "Каритаса" Восточной Сибири. Что, на Ваш взгляд, надо делать "Каритасу" в первую очередь, в каком направлении работать?
- Мне еще надо осмотреться. Еще не все знаю, не все понимаю. Должен сказать, что отец Александр Петршик проделал огромную работу в "Каритасе", потому что при нем все только начиналось. Начинать с нуля, а значит построить основу, создать структуру - самая тяжелая работа. Сейчас мне остается только найти подходящее место и дальше развивать нашу благотворительную деятельность.
В данный момент мы ищем здание, в котором бы разместился центр "Каритаса", а также дом для матерей-одиночек. Это будет реализация проекта в рамках программы "Защита жизни". В доме будут жить нуждающиеся женщины, которых нам удастся отговорить от аборта. Первое время после рождения ребенка им будет оказываться помощь, которая позволит стать на ноги, найти работу и жилье. Надо что-то делать в этом направлении, потому что в России складывается катастрофическая демографическая ситуация. Здесь каждый год становится меньше почти на миллион человек. Это же ужасно! Пусть я и иностранец, но я переживаю за Россию, потому что давно здесь работаю и уже воспринимаю ее проблемы как свои собственные.
Вчера я ездил смотреть место для этого дома с одним местным менеджером. По пути у нас завязался разговор о проекте, и этот человек мне говорит: "А зачем вообще это делать? Что изменится от того, что вы спасете этих 15 детей? Еще неизвестно, родятся ли они здоровыми. Да и вообще, что значит 15 детей, если в Иркутске, допустим, делается 10 тысяч абортов ежегодно?" Потом он начал критиковать нашу благотворительную деятельность вообще: "Ведь это же все ерунда, это - ничто. Ну, накормите вы 200 человек, а сколько тысяч останется еще голодать? Это же капля в море! Какой смысл во всем этом?"
Я потом долго думал о его словах. На первый взгляд может показаться, что он прав. Да, мы никогда не спасем всех. Но ведь это не значит, что надо просто стоять в сторонке и ничего не делать. Ведь если думать так, как предлагает этот человек, то, в конце концов, нужно просто махнуть на все рукой, собрать чемоданы и ехать домой. Но если задуматься серьезнее, то в его образе мыслей проглядывает прежняя коммунистическая логика, при которой один человек не имеет никакого значения, а вот масса - это да, это важно и серьезно. Однако Господь Бог говорит, что у каждого человека даже волосы на голове сочтены. Это коммунизм работает с массой, а Господь Бог работает с личностью, с единицей. Если мы посмотрим на нашу деятельность через призму масштабного коммунистического мышления, то она покажется глупостью, ерундой. Но если посмотрим с точки зрения Господа Бога, который занимается каждым отдельным человеком, то тогда мы увидим, что действуем по Его образу и подобию. Да, мы помогаем единицам, но потом из этих единиц возникают миллионы, подобно тому, как из капель воды - море. Пусть хотя бы 15 конкретных женщин благодаря нашей поддержке не сделают аборты и родят всего 15 малышей. А сколько потомков этих 15 малышей будет на Земле через 100 или через 1000 лет? Это же будет целая нация.
- Отсутствие епископа Мазура как-то сказывается на работе "Каритаса"?
- Конечно. Отсутствие епископа для всей нашей епархии – это, можно сказать, трагедия, в том числе и для "Каритаса". Многие программы и проекты сейчас остановятся, потому что их финансирование удалось получить благодаря его деятельности и его имени. Какими-то проектами занимался он лично, например, вопросом организации в Иркутске детского реабилитационного центра. Сейчас епископа здесь нет, и этот проект отложен на неопределенное время. С другой стороны, все чаще приходится слышать такое мнение, что, мол, если в России нет полной демократии, если государство не может гарантировать соблюдение демократических свобод, то стоит ли ему помогать, поддерживая социальные проекты? Так под вопросом сейчас могут оказаться все проекты, которые поддерживал "Каритас" Америки.
- А почему возникает такое мнение, что в России нет полной демократии?
- Потому что если в государстве существует такая ситуация, что не впускают епископа, то это говорит уже не в пользу демократии. Не впустить политика, бизнесмена – это одно, но не впустить священника, епископа - это совсем другое. Это уже знак того, что начинаются гонения на католиков. Кроме того, признаком демократии является забота государства о всех своих гражданах без исключения, обеспечение материальных и духовных нужд всех россиян. Сейчас же получается, что католики становятся людьми второго сорта, так как им отказывают в праве иметь достаточное количество пастырей. Если нет своих местных католических священников, то государство должно не просто не препятствовать, а даже поощрять приезд священников из других стран. На деле же мы видим совсем другое.
Посмотрим, что будет дальше. Не хотелось бы паковать чемоданы и таким образом завершать всю нашу работу здесь.
- Если все будет хорошо, Вы настроены долго работать в России?
- По всей видимости, до пенсии. В Словакии на пенсию в 60 лет выходят, так что еще пять лет у меня впереди есть.
- И потом вернетесь домой, в Словакию?
- Нет, наверно. Может быть, потом еще в Бразилию поеду, есть такая мысль. Посмотрим еще. Если в России будет нужда в католических священниках, то, может быть, и подольше здесь останусь.

Беседовала Наталья Галеткина