- Сестра Барбара, Вы стали монахиней еще в советские годы. Что в те времена подтолкнуло Вас к монашеской жизни?
- Я родилась на Забайкалье, куда в 1948 г. были сосланы мои родители. В 1961 г., когда мне было пять лет, наша семья вернулась на Украину. Все детство мое прошло в деревне, а по окончании средней школы я переехала учиться во Львов. Там вела активную жизнь в приходе.
В те времена в нашем приходе монахини не служили, о сестрах тогда даже разговора не было. Настоятелю - францисканцу Рафаилу Керницкому (потом он был назначен епископом) в приходе помогали мы, мирянки. Постепенно мы начали задумываться о другой жизни, отличной от мирской, беседовали с о. Рафаилом. Еще до войны он был знаком с францисканками Семьи Марии, исповедовал сестер в генеральном доме конгрегации, который после был перенесен из Львова в Варшаву. Отец посоветовал нам подумать и принять решение.
- Значит, Вам пришлось ехать в Польшу, чтобы поступить в монастырь?
- Все было сложнее. В 1975 г. я поехала в Варшаву, чтобы поговорить с генеральной настоятельницей, рассказать о нашей группе, о том, что мы очень хотим стать монахинями.
Пришлось делать это в конспирации. В те времена, чтобы поехать в Польшу, нужно было иметь приглашение от близких. У меня там не было вообще никого, поэтому мне, по просьбе священников, оформила приглашение совершенно незнакомая женщина, у которой было такое же отчество, как у моей мамы. Выглядело, будто я еду к тете.
У о. Рафаила была моя фотография. Приехал к нему один францисканец, который должен был отвезти меня к сестрам, и он показал ему мой портрет, сказал: "Она приедет в Краков, надо, чтобы ты хорошо запомнил ее". Фотографию отдать ему он не мог - перевозить через границу было опасно.
О моем приезде знала только настоятельница Краковской провинции и она держала это в секрете. Если бы узнали другие сестры, они могли бы с кем-нибудь поделиться своей радостью и тогда моя поездка оказалась бы под угрозой срыва. Однако скрыть от них оказалось невозможно - я приехала в Краков, польского языка не знала, поэтому быстро догадались, что я не из Польши, а из Львова. В то время еще было много пожилых сестер, которые когда-то служили на Украине, они встретили меня "на ура".
Через пять дней я с сестрами поехала в Варшаву к генеральной настоятельнице. Наш разговор оказался для нее очень сложным. Я просила, чтобы она приняла нас, шестерых девушек, в монастырь. И как быть? Она приехать к нам не может, мы - тоже. Что будет с формацией, подготовкой? Я была настойчивой, сразу заявила: "Я без монашеского облачения домой не возвращаюсь". Но, видимо, это было угодно Господу, да и наш основатель, о. Зигмунт, наверное, за нас заступился. Генеральная настоятельница долго молилась, плакала, но, отдав все в руки Божии, согласилась: "Пусть о. Рафаил будет вашей "матерью", "настоятельницей". Если это Божие дело, все устроится"...
- Но у вас же, наверное, не было никакой литературы, даже устава конгрегации?
- Ничего не было, но Господь нам помогал. Из Польши я привезла выписки из устава, позже кто-то передал нам полный текст конституций конгрегации. О. Рафаилу была близка духовность Семьи Марии, поэтому с обучением проблем не было.
Наша формация выглядела так. О. Рафаил учил нас поздними вечерами, открыто нам собираться вместе было опасно, да и ему было днем некогда, ведь он был единственный священник на всю Львовскую область. Итак, через день он учил нас катехизису (мы же ничего не умели), через день объяснял нам основы монашеской жизни, объяснял устав.
- Жили сестры вместе?
- Нет, мы были "рассеяны" по всему городу. Каждая из нас где-нибудь работала; я, например, устроилась на швейную фабрику. Иначе было невозможно, тобой сразу бы заинтересовались - чем занимаешься?.. Вместе время мы проводили редко, только по воскресеньям собирались на обед. После работы каждый день спешили в храм - исповедовались, учились. Когда занятия заканчивались, мы сразу же расходились по домам.
Получилось совсем как сто с лишним лет назад, когда в Петербурге о. Зигмунт Фелинский основал нашу конгрегацию. Тогда тоже было запрещено ходить в монашеских облачениях, было запрещено создавать новые ордена, поэтому сестры работали где-нибудь, и никто не знал, что они монахини. Отец-основатель учил их, они на следующий день шли учить детей. Так было и теперь - что нам о. Рафаил рассказывал сегодня, на следующий день мы передавали другим людям.
Обычно это было так. В храм приходили родители и просили подготовить своего ребенка, например, к Первому Причастию. Мы поодиночке занимались катехизацией по домам. Конечно, мы рисковали - неизвестно кто нас пригласил, куда зовет. Однажды одну сестру пригласила какая-то бабушка для занятий с внуком. Отец мальчика не хотел, чтобы ребенок ходил в церковь. Когда сестра позвонила в дверь, мальчик ей открыл дверь и быстро сказал: "Бегите скорее, папа дома". Она побежала, но почему-то вверх по лестнице, остановилась и слышит, как отец ребенка мчится вниз. К счастью, ее так и не поймали.
Однажды я сама оказалась буквально "одной ногой на том свете". К нам в храм на праздники приходили греко-католики, у них отняли все храмы и служить им было негде. Перед Пасхой приехало много людей из деревень, с детьми, в храме была маленькая комнатка, где мы готовили их к причастию. И тут кто-то донес на меня в КГБ - такая-то в храме учит детей катехизису. В то время за такие вещи человек без суда просто пропадал без вести. Перед самым праздником храм оцепили сотрудники органов, начался обыск. Одна сестра, бледная, успела вбежать ко мне, предупредила, что меня ищут. Мы знали, что обыск будет продолжаться, пока меня не обнаружат. Я начала молиться, в душе уже была готова, что сейчас моя прежняя жизнь кончится.
В то время у нас в храме уже работал викарный священник, о. Рафаила не было, а о. Людвик одевался для мессы. К нему подошли, стали спрашивать про меня. Он ответил: "Это ложь, у нас в храме катехизация не ведется". Ему ответили: "Мы тебе сейчас покажем "неправда"..." О. Людвик испугался, но достал откуда-то деньги и решительно предложил их следователю. Тот деньги взял, дал своим команду расходиться, а в деле написал: проверили, сведения оказались ложные. Вот так меня выкупили у КГБ, конечно, времена уже были не такие суровые, при Сталине такой номер не прошел бы...
Таким было наше "подпольное" начало, и все-таки мы делали очень много добрых дел: ходили к бедным и старикам в больницы, приносили им Святое Причастие. Мы просто земли под ногами не чувствовали - идешь по улице, чтобы принести Самого Иисуса больному человеку!
- Монашеские обеты сестры тоже приносили подпольно?
- Прошло почти четыре года с момента восстановления конгрегации во Львове, мы готовились принести первые обеты. Выехать из СССР не могли, но всегда ощущали поддержку из Польши. Пришлось писать шифрованные письма: "Мама, я замуж выхожу, а свадебного платья у меня нет". Генеральная настоятельница нам ответила: "Не бойся, доченька, иди замуж, я тебе привезу платье". И приехала одна монахиня из Польши к нам на месяц, который и был нашим "новициатом", подготовкой к первым обетам.
"Новициат" проходили в квартирке, которую одна сестра получила от своего завода. Как было хорошо! В квартире всего одна комнатка, нас тогда было уже семь, но как мы были едины! Жили в разных концах города, работали кто где, но у нас было одно сердце. Если что-то с кем-то из нас происходило, мы это чувствовали. Между нами никто не мог встать. Это была, действительно, крепкая семья.
Обеты приносили в июле 1981 г. там же, во Львове, в часовне кафедрального собора. Позакрывали все двери, в замочную скважину натолкали бумаги, чтобы никто не подглядывал. В день обетов в первый раз надели монашеские облачения (сами их и сшили за месяц "новициата"). Кстати, вплоть до этого самого дня моя семья ничего не знала о том, на какой путь меня призвал Господь. Я не могла ни с кем поделиться - ни с сестрой, ни с братьями, ни с родителями. Накануне сказала только маме - и это был ужас! Она была верующая женщина, многое понимала, что-то предчувствовала, но не думала, что это случится так скоро. Мама долго плакала, просила меня отказаться. А мне было очень странно - чего они плачут, если мне так хорошо?
Началась месса. Передать чувства, переполнявшие нас, невозможно. Было так хорошо, что хотелось умереть, уйти на небеса. Мы не видели глазами Иисуса, но чувствовали, что Он рядом, что мы приносим обеты именно Ему.
Через пять лет мы приносили вечные обеты - там же, во Львове, подпольно. Да, Бог нас благословил - в годы преследований, буквально "из ничего" возродилось такое замечательное дело.
- Как развивалось ваше служение после принесения вечных обетов?
- Мы продолжали работать, уже в храме. В первый раз монашеское облачение открыто начали носить в 1991 г. На духовные упражнения в Польшу я поехала в светской одежде, вернулась в монашеской, решив, что больше никогда его не сниму. Было забавно - я вела катехизацию, готовила группу из 12 человек к крещению. Перед отъездом сказала им, что две недели мы не будем заниматься, встретимся, когда я приеду. Вернулась в рясе, во время нашей первой встречи они даже не знали что сказать - стоят, смотрят. Потом один осмелился спросить: "Вы ездили в Польшу, чтобы пойти в монастырь?" Я засмеялась: "Да я в монастыре уже 15 лет".
Когда была восстановлена свобода вероисповедания, о. Рафаил подарил нам домик, завещанный Церкви одной прихожанкой. Сестры живут там до сих пор. Сейчас во Львове два наших монастыря, а всего во Львовской области - шесть. Со временем сестры разъехались и по другим городам - в Луцк, Самбор, появились новые призвания.
- Как францисканки Семьи Марии вернулись официально "на Родину", в Санкт-Петербург?
- Это произошло в 1997 г. Мы приехали по приглашению архиепископа Тадеуша Кондрусевича, чтобы работать в семинарии. Этот год вообще был для нас знаменательным - ровно сто сорок лет назад была основана наша конгрегация. На церемонии открытия учебного года в семинарии архиепископ нас громко приветствовал: "Сестры, Санкт-Петербург ждал вас сто сорок лет!" Сейчас мы работаем уже в четырех городах - Пскове, Санкт-Петербурге, Нижнем Новгороде, Ярославле, где наш основатель отбывал ссылку, поэтому этот город мы тоже считаем своим родным.
- Получается ли в России малыми силами воплощать харизму Семьи Марии?
- Наша конгрегация не случайно называется францисканки Семьи Марии. Францисканки несут радость и добро людям. Семья Марии - чтобы каждый человек, который придет к нам в дом, чувствовал себя как в Святом Семействе, дома у Любящей Матери, Пресвятой Богородицы. Если этого не будет, говорил основатель, о. Зигмунт, то пусть такая община не существует.