Присутствующих здесь не перепиливали, не побивали камнями, побоям тоже не все подвергались, скитаться по пустыням и горам за веру не доводилось. Тем не менее гонения на нас как на представителей Католической Церкви в России имеют место. Эти гонения образуют - может быть, не самый широкий - спектр: начиная от простого непонимания: для чего русские люди в России становятся католиками? что это за религиозное извращение? - и заканчивая административными гонениями, которым мы подвергаемся не прямо, а в скрытой форме: власти саботируют наше официальное признание как общины.
Я бы сказал, что проявления других человеческих пороков и грехов, таких как шовинизм, ксенофобия, нетерпимость разного порядка: расовая, религиозная, социальная - тоже в общении с нами, католиками, здесь принимают форму религиозных гонений. У нас нет выхода в средства массовой информации, католические так называемые СМИ в России - может быть, не по содержанию, но по массовости - имеют достаточно жалкий вид, типа заводской многотиражки или заводского радио.
В условиях таких гонений обычно люди живут перспективой. В 20 веке эта перспектива у русских католиков, как мы знаем, имела мифологему - фатимское пророчество, в узкой интерпретации: что Бог желает, чтобы Россия была обращена в истинную веру, в католичество. Сейчас эта интерпретация потеряла смысл. А другой мифологемы нет. Если говорить о позиции современного руководства Католической Церкви, то на первом месте находится ценность единства Церкви. Единство всех христиан должно достигаться и осуществляться через диалог с протестантскими Церквями, с ортодоксальными православными Церквями. С дохалкидонскими Церквями основные догматические проблемы решены, тем более они такие маленькие.
Мы видим, что Московская Патриархия разворачивает некое подобие диалога - полным диалогом я бы это, конечно не назвал - с Римом. И в этом диалоге камушком в ботинке оказываемся мы, российские католики. Есть различие в акцентах между отношением к латинским католикам и католикам византийского обряда со стороны МП, но это такое различие: не желаю я тебя здесь видеть с силой в тысячу раз или в десять тысяч раз. Различие в отношении к латинским и византийским католикам примерно такое.
Политика Ватикана, склоняющаяся к тому, чтобы убирать все препятствия, которые МП декларирует как препятствия к диалогу, стала всерьёз разворачиваться перед уходом из жизни предыдущего Понтифика, и сейчас эта политика уже вовсю осуществляется, набрала ход. На последней встрече наших епископов в Риме с Папой основная тема была, как я понял из рассказов - необходимость идти на жертвы ради достижения единства Церкви. Высшим знаком и выражением единства является епископ Рима, наш профессор богословия. Понятно, что Католическая Церковь никогда не бросит местных католиков: не оставит их без пастырской помощи, без минимальной материальной помощи, но одновременно руководство призывает к узнаванию воли Христа в единстве Церкви и к пониманию необходимости самопожертвования на этом пути. Об этом, собственно, и шла речь в выступлении епископа Пецци на последней пастырской встрече. Повторяю, что эта линия - не новость, разворачивается она уже не первый год, но сейчас она во всей красе проявилась. Конечно, эта линия для нас неудобна, но должен сказать, что греха в ней нет. То, что в ней может быть - человеческие ошибки и непонимание.
В качестве непрямой, достаточно отдалённой исторической аналогии я могу привести тот эпизод, когда в конце 50-х годов освободили из тюрьмы украинского кардинала Слипого, он приехал в Рим, и для Рима это было некоторое откровение: что в России действительно есть Украинская греко-католическая Церковь, есть униаты: епископы, верующие - все есть. И эта церковь имеет полное право быть - в более поздней формулировке II Ватиканского собора - отдельной, полноценной Церковью, с которой обязаны быть в диалоге все остальные Церкви и имеет право называться патриаршей Церковью, иметь статус патриархии наряду с другими православными патриархатами. Я повторяю, что в некотором отношении для Ватикана это было как разорвавшаяся бомба, потому что в политике выстраивания мирных и братских отношений с МП и с тогдашним Советским Союзом это был не камушек в ботинке, а целый кирпич в ботинке. Но Слипый был настоящий подвижник и мученик, отсидевший много лет в сталинских тюрьмах и лагерях наряду с многими десятками украинских греко-католических священников, значительная часть которых не дожила до светлого завтра, перейдя сразу в более светлое завтра.
Здесь у нас такой предыстории нет. Есть единицы людей, единицы общин русских католических. Может статься, что действительно это была тупиковая ветвь в церковной истории. У меня всё же есть другое видение, которое базируется на том, что, несмотря на большую историю русского православия, к которой всегда апеллируют ватиканские документы по диалогу и несмотря на множество отдельных проявлений христианской святости в России, эта Церковь никогда не могла освободиться от системного порока - от больных отношений с властью. Вне этих отношений, отношений так называемой симфонии эта Церковь себя не видит. Есть такой прагматический прогноз отношений нынешнего российского государства с нынешней Православной Церковью Московской Патриархии.
Прогноз такой: сейчас государство вкладывает в развитие этой Церкви деньги и другие ресурсы и даёт ей всяческие преференции в надежде на получение результата, в надежде на то, что Церковь сможет интегрировать нацию, воспитать трудолюбивого и патриотичного гражданина. Но через некоторое время, мол, государственные власти увидят, что, сколько денег и ресурсов ни вкладывай в Патриархию, это как ведро без дна: всё будет уходить в тот же песок. После этого государство разочаруется и переместит Московскую Патриархию в разряд - как у нас принято говорить - равноудаленных от государства структур.
Но этот прагматический подход, на мой взгляд, чрезвычайно наивен. Наивность его в том, что он не учитывает того, что и эта Церковь, и люди, представляющие это государство - это всё плод одного и того же авторитарного общественного образования, которое авторитарным нездоровым духом пронизывает вообще все сферы отношений и мышления людей. У власти те же люди, у которых есть внутренняя сильнейшая потребность в принадлежности к этой Церкви, к тому, чтобы быть в толпе и ощущать себя в безопасности. Есть некий парадокс: эти люди, которые в светском поведении выделяются из толпы как лидеры, полубоги, обитатели Олимпа, в религиозной жизни стремятся в толпу. Эти механизмы, о которых я сказал, как раз и способствуют поддержанию модели Московской Патриархии и такой религиозности. В этом отношении, конечно, мы не другие, будучи членами этого же общества.
Но у нашей Церкви вселенский характер, кафоличность, а синонимы кафоличности - коллегиальность, соборность, в некотором отношении демократичность, открытость совсем другим масштабам человеческого и общественного общения; как католики мы стараемся это впитывать в себя. Я сейчас не буду эту мысль развивать. Возможность для нас в духовном, религиозном отношении выделяться в здешнем обществе, наше католическое присутствие в нём - думаю, это важно для Бога и в некой весьма опосредованной перспективе важно и для единства Церкви.