В ходе своего пастырского визита в Великобританию Папа Бенедикт XVI причислит к лику блаженных кардинала Джона Генри Ньюмена – выдающегося английского богослова и церковного деятеля. Обзору его долгой и богатой жизни посвящена статья монс. Родрика Стренджа, Ректора Папского Колледжа св. Бэды Достопочтенного в Риме.
Подготовка к беатификации
Причисляемые к лику святых предлагаются как образец святости для всей Церкви. При причислении же к лику блаженных они становятся примером для поместной Церкви, определенного места или страны. Церковь действует постепенно, подтверждая на местном уровне то, что собирается утверждать на вселенском. В случае с Джоном Генри Ньюменом этот процесс возымел интересные последствия.
Ньюмен родился в 1801 и умер в 1890 году. Он родился в Англиканской Церкви и в ней был рукоположен на служение. В 1845 году он перешел в католичество и в 1847 г. был рукоположен во священство, а в 1879 г. возведен в кардинальское достоинство. И как англиканин, и как католик он оказывал огромное влияние. Это – скелет его жизни. Люди часто спрашивают, почему он не был причислен к лику блаженных прежде, даже – почему не был объявлен святым и Доктором Церкви. Международное воздействие его личности было обширным, особенно в ряде европейских стран, в Америке и Австралии. Но его дело продвигалось медленно частично потому, что оно медленно продвигалось в Англии. При том, что Ньюмен был весьма высоко ценим в Англии, англичане, в целом, не умеют любить навыказ, и поэтому установление свидетельств местного почитания потребовало времени, тогда как вселенское почитание, международное почитание не вызывали никакого сомнения. Так что ирония в том, что обычная Церковная процедура стала в деле Ньюмена препятствием.
Сейчас, однако, он должен быть причислен к лику блаженных 19 сентября Папой Бенедиктом XVI во время его визита в Великобританию. Для Папы служение литургии беатификации имеет исключительное значение и являет знак его личного почитания Ньюмена, вдохновившего его в семинарии в 1946 году в самом начале приготовления ко священству. Что же составляет особость Ньюмена? Чему мы можем от него научиться?
Англиканские годы
История жизни Ньюмена может научить многому, она полна контрастов и неожиданностей.
С самого начала Ньюмен был признан как интеллектуальный уникум, но в студенческие годы в Оксфорде он занимался столь интенсивно, что испытал тяжелый срыв во время итоговых экзаменов, оцененных в результате весьма низко. Несмотря на это, менее чем через год он сдал их заново и в апреле 1822 года был избран действительным членом Ориель Колледж. Как известно, Оксфордский Университет является федерацией колледжей, и Ориель в то время был из них самым престижным.
Тогда говаривали, что от профессорской Ориеля «смердит интеллектом», и то, что Ньюмен, еще не отошедший от позора неудачи, неостепененный, был избран сразу же в такое общество было незаурядным достижением.
В Ориеле он научился ценить интеллектуальное изящество. Ньюмен был назначен младшим преподавателем (тьютором), каковые по правилам того времени рассматривались как обычные учителя. Ньюмену такой подход казался несоответственным. Он чувствовал, что учительство должно включать в себя этическое и пастырское измерения. Этот взгляд на вещи, кажущийся сегодня лишь естественным, был воспринят тогда, как нечто столь радикальное, что вскорости ему перестали назначать студентов. И это отсутствие обязанностей по преподаванию привело в дальнейшем к неожиданному повороту событий.
В 1825 г. он был рукоположен для священнослужения в Англиканской Церкви. Друзья, с которыми Ньюмен составил знакомство в Ориеле, а именно – Джон Кебл, Эдвард Пьюзи и Гаррелл Фроуд - подтолкнули его от более ранних евангелических взглядов к пониманию ценности католической традиции внутри традиции Церкви Англии. Следует сказать, что Англиканской Церкви свойственна многосторонность: она включает в себя самые разные традиции – от более крайнего протестантского евангелизма через своего рода либеральный рационализм вплоть до высокой «католической» традиции. Однако, в те дни, католическая традиция потеряла силу, стала, скорей, скрытой. И когда Ньюмену и его друзьям показалось, что в 1833 г. государство неправомерно вмешивается в дела Церкви, они оказали сопротивление в попытке восстановить, казалось бы, уже потерянную католическую традицию в Церкви Англии. Тот факт, что у Ньюмена не было студентов, означал, что у него оставались время и энергия всецело отдаться этому делу, получившему в истории имя Оксфордское движение.
В этом деле, осуществлявшемся Ньюменом как служение, он в особенности прилагал всю энергию к распространению своего понимания Церкви Англии как ветви Церкви Кафолической – Римской, Восточной и Англиканской. Он представил англиканскую позицию как срединный путь, via media между протестантскими ошибками, с одной стороны, и римскими излишествами, с другой, имея в виду добавления, сделанные Церковью Рима к Апостольскому основанию веры. В течение ряда лет Ньюменом пользовался ощутимым успехои, но последующие исследования и некоторые события побудили его поставить под сомнение ту самую позицию, которой он был ярым провозвестником.
Ньюмен мыслил прецедентами. С самого начала он осознавал, что его via media была тем, что называется «кабинетной верой», которую, на самом деле, никто серьезно не испытывал. Но позже он понял, что существовали и другие прецеденты, совсем не являвшиеся «золотой серединой» между двумя ошибочными путями. Существовали монофизитство и скрытое арианство – обе позиции на неортодоксальном перепутье между Римом, с одной стороны, и такими очевидными ересями как евтихианство и арианство, с другой стороны.
И тогда многие англиканские епископы, в попытке оспорить эти озабоченности Ньюмена, воспротивились его демонстрации совместимости англиканского и католического вероучения. Возникший примерно в это же время план основать епископство в Иерусалиме, каковой пост должны были поочередно занимать англиканин, лютеранин и кальвинист, казался Ньюмену определением англиканства как одной из протестантских деноминаций.
Что же было делать? Он не верил в протестантизм – и у него отбирали англиканство, в которое он верил. И не могло ли оказаться так, что то, что ему представлялось римскими излишествами, было, на самом деле, подлинным развитием живой истины? И Ньюмен решил разобраться в вопросе развития доктрины. Вначале он описал это развитие как «гипотезу, вызывающую сложности». И поэтому продвигался весьма медленно – это было дело годов, а не месяцев. Только в 1845 году, убедившись в справедливости «гипотезы», Ньюмен захотел быть принятым в Католическую Церковь. Это действие совершил Блаженный Доминик Барбери, итальянский священник-пассионист, в течение многих лет одушевленный идеей работы в Англии, хотя, возможно, наибольшую известность получивший именно благодаря принятию Ньюмена в Католическую Церковь. Для самого же Ньюмена стать католиком в то время, когда его собратья составляли презираемое меньшинство, означало в том числе отдаление от друзей, преодоленное лишь долгими годами и доброй волей с обеих сторон.
Католические годы
Ньюмен описал внутреннее становление католиком как вхождение в гавань из штормящего моря. Он прибыл в Рим для приготовления к священническому рукоположению и здесь вступил в Ораторий св. Филиппа Нери, который затем основал по возвращению в Англию в Бирмингеме и Лондоне. Но, на самом деле, до покоя ему было еще далеко.
В то время английская католическая община была небольшой и очень в себе неуверенной. Она не знала, что делать со вступившим в нее выдающимся человеком. В предстоящие годы Ньюмена приглашали взяться за ряд важных проектов,- например, основание Католического Университета в Дублине, руководство новым переводом Библии, редактирование выдающегося, но временами неоднозначного, журнала The Rambler. Ньюмен всегда принимал эти приглашения, но всякий раз у него не было возможности исполнить то, чего от него хотели. То были нелегкие времена. В Дневнике за 1863 год он записал: «В протестантские годы моя религия была безотрадной, но не жизнь. А в католические годы жизнь была безотрадной, но не моя религия».
В течение этих долгих лет с 1845-го по 1863-ий годы, когда Ньюмену казалось, что он всегда терпит неудачи, ему также приходилось жить с сознанием того, что протестантская Англия считает его бесчестным. Было расхожим мнением, что невозможно предположить, чтобы человек ньюменовского ума и положения мог быть католиком в доброй вере, если, конечно, в течение ряда лет до формального принятия в Католическую Церковь, он уже не был католиком и, прикрываясь службой в Церкви Англии, тайно и обманно готовил души для Рима. То есть кем был Ньюмен – глупцом или лжецом?
Затем, в начале 1844-го года, англиканский священнослужитель, профессор Оксфорда и беллетрист Чарльз Кингсли заметил походя в одном книжном обзоре: «Истина ради истины никогда не была добродетелью римского клира. А отец Ньюмен сообщает нам, что этого и не требуется, да и в целом не должно быть». Такого рода ничем не спровоцированное пренебрежение, бывшее общим местом, на этот раз оказалось выраженным в лоб и публично. После обмена несколькими письмами, впрочем, не решившего вопроса, Ньюмен принялся за написание того, что стало его самой знаменитой книгой, – Apologia pro vita sua. Получилась не столько автобиография, сколько подробное описание обращения, оправдывающее его поведение, демонстрирующее, что во всех случаях он действовал честно, принимали его позицию или нет.
Книга имела небывалый успех и оказалась своего рода поворотным пунктом. Поскольку Ньюмен писал очень тепло о старых друзьях, многие из которых не поддерживали с ним связи почти двадцать лет, она подтолкнула к исцелению прошлых ран и возобновлению старых и весьма ценимых дружеских отношений.
Но тяжелые времена завершились не вполне. Мы должны видеть, что частично ньюменовский гений заключался в том, что, двигаясь вперед, будучи верным Евангелию, все глубже проникаясь жизнью Католической Церкви, он оказался в состоянии сохранить все хорошее и ценное из англиканского прошлого. Но так же, как существовали англикане, ставившие под сомнение его подлинность во времена, когда он был одним из них, так же имели место быть католики, сомневавшиеся в качестве ньюменовского католичества. Генри Мэннинг, тоже обратившийся в католичество и ставший Кардиналом и, кстати, Архиепископом Вестминстерским, Ньюмену доверял не вполне. Вот как он описывал его работу: «старый англиканин, углубленный в патристику, с оксфордскими литературными приемами, перенесенными в (Католическую) Церковь». Отношения между Мэннингом и Ньюменом были вежливыми, но возникавшие между ними трения были основной причиной напряжения в поздние годы жизни Ньюмена.
Так, возникло разногласие относительно возможности открытия Ньюменом Оратория в Оксфорде для пастырского попечения католиков, которые могли бы там учиться. В то время епископы, и особенно Мэннинг, относились к подобному шагу с глубоким неодобрением в опасении, что оксфордское образование ослабит веру молодых католиков. Были также разногласия в понимании Учительства Церкви о Богородице и папской безошибочности, определенной тогда же на Первом Ватиканском Соборе. Когда Ньюмен был привлечен к работе по этим вопросам, он защищал Учительство Церкви, но одновременно был критичным к тем католикам, чье гиперболизированное отношение к Марии, либо крайнее понимание власти Папы, создавали сложности в объяснении Магистериума. Он всегда оказывал мудрое, сдерживающее влияние, тогда как Мэннинг, скорей, ассоциировался с преувеличениями и крайностями.
В 1878-ом году умер Папа Пий IX. В следующем году Папа Лев XIII, восхищавшийся Ньюменом, решил сделать его Кардиналом. Для Ньюмена это означало, что облачко подозрения в неподлинности его католичества рассеялось навсегда. Через несколько лет, беседуя с Ньюменом, Папа сказал: «Il mio Cardinale, мне было нелегко это сделать, потому что говорили, что Вы слишком либеральны. Но я желал воздать честь Церкви, воздавая честь Ньюмену».
Ньюмен прожил еще одиннадцать лет и мирно умер в 1890-ом году.
Значение Ньюмена
Долгая и многообразная жизнь Ньюмена, полная перемен, поворотов и неожиданностей, которую я здесь смог набросать лишь в общих чертах, значительна сама по себе, как любая нелегкая жизнь. При этом это была жизнь, прожитая в совершенной верности Церкви. Покой его смертного ложа стал очевидным контрастом волнениям, которые Ньюмену случилось претерпеть при жизни. И этот его опыт может вдохновить тех, чьи жизни, пускай внешне обычные и неромантичные, никогда до конца не свободны от треволнений и беспокойства. Ньюмен может помочь таким людям сохранить твердость и верность.
Отец Стивен Диссейн, выдающийся ньюменовед, считал, что свое единство жизнь Ньюмена получила в его преданности религии Откровения. Так и было. Ведь то, во что мы верим, не есть дело наших рук, но дар, полученный от Бога. И совершенно неотделим от ньюменовской заботы о религии Откровения был его поиск Церкви и церковности, его стремление обнаружить в церковной полноте Тело Христово, общение в вере, признающей, получающей Откровение и верующей в него. Именно это двигало Ньюмена вперед. Папа Павел VI во время Мессы беатификации Доминика Барберри обратился и к пути Ньюмена, который он описал, как «невероятно трудный, но также и величайший в своей глубокой осмысленности и завершенности среди всех, чья мысль в новое время приближалась к полноте мудрости и мира».
Эта двойная озабоченность об Откровении и Церкви также совершенно естественно стала движущей озабоченностью Второго Ватиканского Собора 1962-1965 гг. О Ньюмене говорили как о неявном Отце Собора, ибо столь многое из того, что его беспокоило нашло выход в это время. Его оппозиция клерикализму и лицемерию в вопросе о непогрешимости, неисторическому богословию и преувеличениям в мариологии; его защита необходимости поворота к Святому Писанию и Отцам Церкви, к Церкви как общению, к должному положению мирян, к работе по единству Церкви и роли самой Церкви в мире, соответствующей его заботам и вызовам,- все это нашло место в работе Собора. Голос Ньюмена оказался пророческим, он водил истинным духом Собора.
Но в основании этих озабоченностей были два мотива, которые никак нельзя упустить из вида. Первый – его вера в Бога. Когда Ньюмену было пятнадцать лет, он пришел к убежденности в Его существовании, которая была настолько очевидной, что, как он говорил, существовало две реальности, в которых он не мог сомневаться – его собственное существование и существование Творца. И это привело к глубокому чувству внутренней связи между миром видимым и невидимым.
И во-вторых, в этом своем рассказе я в основном остановился на событиях его жизни,- то есть на том, что он делал. Но в ньюменовском поведении всегда был очень силен пастырский мотив. Его причисляют к величайшим умам христианства, иногда связывая с Августином и Аквинатом; но он никогда не был поглощен одной только абстракцией. Идет ли речь о студентах, которым он преподавал, о приходах, которым он проповедовал и служил, или о книгах, которые писал,- Ньюмен всегда думал о людях. Однажды он заявил, что не имеет никакого желания завоевывать умы рациональными аргументами, если при этом не затрагивается сердце. Я полагаю, что такой подход должен быть присущ и нам в нашем служении, поскольку сама тема актуальна и для Церкви в Англии и Уэльсе, и, пожалуй, для Вселенской Церкви. Как и Ньюмен мы не должны стремиться подвигать умы, не подвигая сердец.
Монсеньор Родрик Стрендж, Ректор Папского Колледжа св. Бэды Достопочтенного в Риме
Перевод - священник Игорь Чабанов
http://cathmos.ru/