№ 38-39 (435-436) 12-19.10.2003

"СЕ" ранее уже публиковал интервью со священником Антоном Гселем, настоятелем томского прихода Покрова Пресвятой Богородицы. Но тема, которую он затронул в этой беседе – всегда актуальна. О. Антон рассматривает тему призваний.

- О. Антон, скажите, есть ли какая-то общая закономерность в том, как проявляется призвание к священству?
- Я думаю, что с призванием скорее полная непонятность, чем закономерность. Когда я был подростком, те люди, которые знали меня, сказали бы "нет, он точно не будет священником!" Мы жили тогда в Душанбе. Церковь была важной частью в жизни и нашей семьи, и многих католиков, живших рядом с нами. Я заметил, что те подростки, о которых все говорили: "ну, этот точно будет священником!", – в итоге так и не стали ими. Иногда читаешь про какого-то святого, о том, что у него еще в детстве были все предпосылки к этому пути. Но в моем жизненном опыте было так, что те, про которых так говорили, не стали пастырями.
- Может быть, на Ваше решение повлиял пример священника?
- Наоборот. Потому что быть священником в то время, в конце семидесятых, – это был подвиг. Хотя община была официально зарегистрирована, церковь у нас открыли в 1977 г., и наш настоятель отец Иосиф Свидницкий работал в Душанбе не подпольно, но это был герой. Его вызывали в КГБ, его допрашивали, штрафовали, – например, за то, что у алтаря прислуживали те, кому было меньше восемнадцати лет. Это было запрещено. Его штрафовали, а мы каждый раз по очереди прислуживали вновь. Во мне тогда утвердился образ самоотверженного священника, я был уверен, что таким не смогу быть никогда. Поэтому, когда Господь призвал меня, это был шок, полная неожиданность. И я сказал: "Как? Я?!! Священник?!!"
- И как это произошло?
- Все получилось для меня абсолютно неожиданно. Вот идешь ты, и вдруг тебя кто-то резко хватает за руку. Это произошло в армии, причем в один из самых благоприятных моментов. Я служил тогда в Калининграде, был уже "дедом", уже не было трудностей. Понятно, если бы это произошло в первые полгода или год, когда ужасно тяжело. Если человек верующий, то он дает Богу разные обещания, клятвы, чтобы только немножко полегче стало. И мне было очень трудно в первый год. А все случилось в последние полгода, после полутора лет службы, когда можно было наслаждаться жизнью. Служба подходила к концу, я уже начал строить планы на будущее. И сразу почувствовал Силу вне меня. Это не были какие-то мои собственные сомнения, это была дискуссия с Господом. Для меня это было полной неожиданностью. Я никогда об этом не думал, мне ни разу мысль такая не приходила, даже когда я был министрантом .
- И как вам в тот момент представлялось ваше будущее?
- Абсолютно никак. Я даже не думал об этом. Поначалу я пытался сопротивляться, но потом понял, что мне это не удастся. Бог просто сказал: "Ты должен." И тогда я сказал Ему: "Ладно, но я не знаю, что мне предпринимать, куда ехать, с кем разговаривать." А Он организовал все самым наилучшим образом. Господь свел меня со священником из Риги, а тот познакомил меня с вице-ректором семинарии, и мы договорились, что я буду туда поступать. В то время было такое правило: разрешение на поступление в семинарию давал КГБ, туда должен был предоставляться список поступающих. Я приехал домой. У нас тогда работал молодой священник-литовец. Литовские христиане имели богатый опыт жизни в условиях преследований. Католическую Церковь Литвы ужасно преследовали в советские времена, многие священники были арестованы. И по совету этого священника я несколько раз ездил из Душанбе в Ригу и обратно, чтобы "органы" не могли меня найти. Был такой неписаный закон: в семинарию КГБ разрешал принимать из одного прихода по одному кандидату каждые десять лет, т.е. если кого-то приняли из прихода, следующий из этого прихода мог поступить только через десять лет. А так как из Душанбе я был первый за всю его историю, то и формального повода для отказа не было. В семинарию я приехал на собеседование, вступительных экзаменов там не было. На первый курс поступало около пятидесяти человек. Из них приняли одиннадцать. Семинария была одна на весь Советский Союз, в основном, поступали ребята с Украины, из Белоруссии, Латвии.
- Сложно было учиться?
- Я думаю, что сейчас семинаристам сложнее. В Рижской духовной семинарии главная проблема была в нехватке квалифицированных преподавателей. Советская власть постаралась их всех уничтожить. Из каких-то старых, XIX века, книг священники переводили с латинского на русский язык и делали так называемые скрипты. На их основе они подавали нам материал, и мы конспектировали. Потом нашлись добрые люди, которые стали мне присылать литературу на немецком языке. У нас была очень насыщенная программа, а жизнь в семинарии была как в монастыре. Все было расписано, чтобы не отвлекаться на посторонние вещи. В полшестого подъем, и потом весь распорядок дня – по звонку. Ты не мог что-то делать по своему желанию. Утренняя молитва, месса, завтрак, занятия, обед, свободное время, самоподготовка, ужин, потом еще немного свободного времени, вечерняя молитва, чтение Библии и отбой в 22.00.
Учебный год начинался с трехдневных реколлекций. Было молчание, строгое молчание – с размышлениями, молитвами. Три дня никто не имел права разговаривать. Это было неожиданно, и многие думали, что так будет все время. А поскольку я был готов ко всему, то было не очень трудно. Наоборот, потом я понял, что это было очень полезное время. Учились мы четыре года, потом нас рукополагали в диаконы. Потом еще год учебы – и рукоположение в священники. А потом – год работы священником, обычно викарием в приходе, и в течение этого года сдаешь экзамен за весь курс – по тем предметам, которые в работе абсолютно необходимы. Если ты не знаешь нравственное богословие, ты не можешь исповедовать, потому что не можешь различать, что греховно, а что – нет. Если священник не сдавал экзамен по нравственному богословию, его не допускали до исповеди. Если ты не знаешь догматического богословия, не знаешь учения Церкви, то не сможешь подготовить проповедь. Если ты не знаешь Канонического права, то не сможешь разобрать ни одного случая, ни одного дела.
- Какой виделась жизнь будущего священника?
- Мой хороший друг-семинарист был на практике в Закарпатье, и он мне сказал: "Поехали в Закарпатье работать, там есть и немецкие общины. Им нужен священник, который понимает и говорит по-немецки". Я подумал: наверное, вот она – воля Божия. Но Господь опять все сделал по-другому. Епископ в Риге сказал мне: "Езжай в Казахстан." Я поехал в Караганду, к отцу Альбинасу, иезуиту из Литвы. В Казахстане тогда работало семь священников. Там я познакомился с отцом Павлом из Новосибирска. Он мне говорит: "Слушай, здесь, в Казахстане, священников много, а я – один от Урала до Японии." Я подумал, а почему бы нет? Так, наверное, Господь хочет. Поехал в Новосибирск, пробыл там около месяца, это было в августе 1990 г. А потом подумал: ну, что мы будем здесь, в Новосибирске, два священника в одном приходе? Я стал ездить и смотреть. Был в Иркутске, Красноярске, Омске, Барнауле, во многих сибирских городах, – нигде не было ни священника, ни прихода. А в Томске на Пасху 90-го года католической общине был возвращен храм. Люди здесь были в растерянности: храм им отдали, а что делать, они не знали. И я подумал: надо здесь, наверное, оставаться. И остался.
- Что Вы можете пожелать тем, кто распознает свое призвание?
- Я бы пожелал того, чего можно пожелать любому христианину. И себе в том числе. Это хорошо, что мы молимся о призваниях, нам очень нужны священники. Но нам так же нужны и святые семьи, потому что это и есть, по сути, Церковь, это те люди, которые формируют общину. Как будущим священникам, так и будущим мамам и папам, как нынешним священникам, так и людям семейным хочу пожелать одного: слушайте, что Бог говорит. Слушать Господа – это самое главное. Это бывает трудно, потому что Он, как правило, делает абсолютно неожиданные вещи. И порой разрушает наши планы, иногда очень хорошие.
- Может, стоит тогда вообще отказаться от планов?
- Я думаю, что можно что-то планировать, что-то предпринимать, но надо, чтобы одно ухо всегда было "настроено на нужную волну". Очень часто Господь дает нам передышку и после нее говорит: "А теперь – давай, теперь пора!" И тогда нужно оставить свои планы. Это всегда очень трудно, к этому прилепляешь свое сердце, это и есть твои земные сокровища. Даже если это какие-то очень хорошие дела, – например, школа или приют для престарелых. Но это не означает, что ты должен прилепить к этому свое сердце. И может случиться, что это настолько важно, настолько хорошо, что когда Господь тебе скажет: "А теперь – пойдем, я покажу тебе землю, в которую ты должен пойти", – ты Ему ответишь: ну как я тут оставлю все? Быть свободным от этого сокровища на земле очень трудно. Часто мы не то чтобы не хотим слушать, – мы не готовы исполнить то, что Он говорит. И когда Он говорит, и мы, не слушая Его, сразу начинаем это обдумывать, то дьявол дает нам очень много по-человечески разумных аргументов "против": "Ну как же, это не нужно – потому-то и потому-то!" А быть готовым и сразу исполнить – это очень важно и для каждого христианина, и – особенно – для будущего священника. Потому что каждый священник – это по сути своей миссионер, проповедник, посланник. В призваниях вообще – не только в духовных – существует такой момент, когда Господь ждет твоего внутреннего согласия. Как с жертвоприношением Авраама. И фактическое исполнение не так важно, потому что для Него это уже реализовалось в твоем согласии. Он же не человек, для Него нет необходимости в формальном исполнении. И бывает так, что человек чувствует призвание, идет в семинарию, учится, но проходит время, и у него появляются знаки – знаки того, что он не должен быть священником. И он вдруг начинает понимать, что у него нет призвания. Но это совсем не значит, что его не было. Господь чудесно ведет каждого человека, и каждого – по-своему.
- А если человек разочарован? Он ведь строил какие-то планы, и вот – они не исполняются...
- Все зависит от доверия. Ты, как христианин, знаешь, что Бог всегда сделает лучше. Тот, Который отдал Своего Сына ради тебя, никогда не может желать тебе плохого. Что-то меняется в жизни, Господь меняет планы. Человек – существо по сути своей противоречивое. Не сделал, а потом думаешь: почему не сделал? Было бы лучше. Или наоборот. А здесь все основывается на твоем доверии Богу. Дьявол тебя искушает, чтобы ты сомневался в доброте Бога. Но здесь всегда должна пересилить твоя вера, твое упование. Ты знаешь: как бы Господь ни повернул твою жизнь, Он сделает только так, как лучше. Когда человек мне говорит: "Мой отец заболел раком, у него страшные боли, как Бог может этого хотеть?", – я отвечаю ему: "Видишь, какие сильные аргументы бывают в жизни против веры, против Бога?" Вера – она всегда вопреки. Вопреки аргументам, вопреки опыту. Потому что она коренится в Кресте Господнем, в котором нет ни человеческой логики, нет ничего – абсолютное безумие. Но в кресте есть логика другого рода, это логика любви. А верить вопреки – это когда смотришь на Крест и понимаешь, что Господь, страдающий на нем, все равно сделает лучше. Как бы ты этому ни сопротивлялся, как бы ни отвергал Его доброту, – Он сделает лучше. В этом смысле не может быть разочарования. Потому что любое разочарование в жизни христианина связано не с кризисом призвания, а с кризисом доверия Господу.