Я принадлежу к тому поколению, о котором Андрей Вознесенский сказал: «Расформированное поколенье, мы в одиночку к истине бредем…»
Я из тех, кто в университете прилежно изучал диалектический материализм и научный атеизм. Мои родители - оба - были членами КПСС в советское время. Они не были «видными деятелями партии», но были честными рядовыми коммунистами.

Мой отец 1914 года рождения. Когда я родилась, ему было уже за сорок. Он из «первых пионеров» и убежденный атеист. Мама 1921 года рождения, и ее отношение к религии было более сложным. Она любила рассказывать историю замужества своей мамы, моей бабушки. Бабушка происходила из семьи «рабочей аристократии». Мой прадед был маляром высокого разряда на одном из крупных тверских предприятий и имел возможность прилично содержать семью и даже дать своим детям какое-то образование. Сохранилась старинная фотография, на которой моя бабушка в возрасте примерно 17 лет стоит в длинном шелковом платье, с часами на цепочке. В своем окружении бабушка считалась красавицей. Ее отец был так горд своей дочерью, что разрешил ей выйти замуж по любви, а не по расчету, как тогда было принято в их среде.
Когда бабушка после венчания приехала в дом своего мужа, то вместе с приданым, она привезла из родительского дома и некоторые иконы. Ее молодой муж разбил эти иконы топором и запретил ей ходить в церковь, хотя формально (по крещению) он считался православным.
У бабушки и деда в этом браке родилось шестеро детей, моя мама была старшей из них. Она рассказывала, что всю жизнь, бабушка втайне от деда бегала в церковь, но детей с собой не брала, «чтобы не проговорились». Возможно поэтому отношение моей мамы к Церкви (любой) всегда было двойственным: с одной стороны во времена моего детства она старалась оградить меня от всякого влияния верующих людей, а с другой, когда я стала постарше, сама как-то предложила совершить полузапретную тогда (это был 1973 год) экскурсию в Псково-Печерский мужской монастырь.
Я и все мои предки – русские. До 13 января 2008 года я никогда формально не принадлежала ни к какой Церкви. Впервые на службе в действующем храме я побывала осенью 1989 года, причем, с интервалом примерно в 20 минут, я побывала сначала на мессе в католической церкви, а потом на литургии в православной. Случилось это в Вильнюсе.
К тому времени я уже закончила факультет прикладной математики Калининского (ныне Тверского) государственного университета, и работала в Твери в научно-производственном объединении «Центрпрограммсистем». В Вильнюсе я находилась в служебной командировке. Мой коллега, который показывал мне город, сначала поводил меня по разным необычным для советского человека тех времен кафе. Когда время приблизилось к 18 часам, он спросил, что еще мне хотелось бы посмотреть. «Я никогда не была в действующей церкви на службе», - ответила я. «Отлично!»- воскликнул он – «Мы прошлись по злачным местам, теперь самое время пройтись по святым!». И мы пошли к ближайшей церкви. Случайно это оказался католический храм, там шла обычная вечерняя месса. Мы немного постояли, а потом пошли в другой, расположенный неподалеку. Это оказалась православная церковь, и там шла православная литургия. Но серьезно религия меня тогда еще не интересовала.
В 1994 году я прочитала в одной из тверских газет заметку, что в Твери существует Школа церковных ремесел (дальше я буду называть ее кратко ШЦР), ее основателем и руководителем является выпускник Тверского художественного училища им. Венецианова Андрей Запруднов, и там учат иконописи всех желающих. Я совсем не собиралась учиться иконописи, но я дружила в то время с одной молодой американкой, ее звали Эшли, она была протестанткой из Алабамы(США) и изучала в нашем Тверском государственном университете русский язык. Эшли была в восторге, когда узнала о ШЦР, и сразу захотела учиться иконописи. Я пошла в ШЦР вместе с ней, чтобы ей не было страшно одной среди незнакомых людей.
Эшли походила в ШЦР совсем немного, у нее плохо получались рисунки, и она быстро охладела к этому занятию и бросила его. А я, неожиданно для себя, увлеклась.
ШЦР занимала несколько темных комнат в полуподвале старинного каменного здания. В некоторых из этих комнат работали резчики по дереву, они делали основания икон, в других работали иконописцы. Абсолютно никакого формального статуса эта школа не имела. Но ее знали в Тверской православной епархии и заказывали здесь иконы для тверских храмов. А на выставки икон, которые ШЦР проводила в Твери, приезжали искусствоведы из разных музеев, в том числе из Третьяковской галереи. Занимались в ШЦР самые разные люди: сотрудники тверских музеев, преподаватели ВУЗов, учителя, инженеры, врачи, студенты. Многие приходили в ШЦР, как в клуб, просто пообщаться. В прессе заговорили о возрождении Тверской школы иконописи. К сожалению, через несколько лет при невыясненных обстоятельствах пропал основатель и руководитель ШЦР Андрей Запруднов, ШЦР распалась, и о возрождении Тверской школы иконописи как-то сразу перестали говорить.
В том же году, когда я начала заниматься в ШЦР, я познакомилась с первым в моей жизни католическим священником отцом Ричардом Мейсоном. Произошло это так. В Твери при центральной городской библиотеке им. Герцена существует так называемый Английский клуб – чисто общественное объединение, целью которого является дать возможность всем изучающим английский язык один раз в месяц пообщаться с естественным носителем английского языка и, таким образом, улучшить свой разговорный английский. В 1994 году именно я занималась поиском и приглашением к нам на заседания Клуба этих естественных носителей английского языка. Один из знакомых американцев сообщил мне, что в Твери есть католическая церковь с англоязычным священником. И я отправилась приглашать его к нам. Это и был отец Ричард Мейсон.
В детстве одной из моих любимых книг был «Овод» Э. Л. Войнич. В момент знакомства с о. Ричардом мои знания о католицизме ограничивались в основном этой книгой.
Я очень опасалась, что о. Ричард откажется выступить в нашем Английском клубе, но он сразу согласился, пришел в назначенное время и в качестве доклада рассказал притчу о блудном сыне.
Я не стала тогда прихожанкой его церкви, но мне очень нравилось общаться с ним. Время от времени я звонила ему и поздравляла с какими-нибудь праздниками. Или приносила показать мои рисунки, сделанные в ШЦР. Или приводила своих американских знакомых, когда они приезжали в Тверь. А о. Ричард рассказывал о строительстве нового здания церкви и показывал помещения, которые там постепенно появлялись. Мы общались не часто. Я могла довольно долго не давать о себе знать, а потом внезапно появиться, но о. Ричард всегда был очень приветлив.
Как-то незаметно такое общение стало частью моей жизни, и, когда о. Ричард внезапно умер, это стало потрясением для меня.
Примерно в это время наступила темная полоса и в моей личной жизни. Как и большинство людей в подобной ситуации, я пыталась найти какой-нибудь «спасательный круг», но мне было буквально не на кого надеяться, кроме Бога. И я, даже не понимая, верю я или нет, с надеждой отчаяния стала довольно часто ходить в церковь, причем одновременно, и в католическую, и в православную.
В православной церкви я редко оставалась на службу: православные службы казались мне красивыми, но длинными, непонятными и не трогали душу. Обычно я ставила свечи у любимых икон, своими словами просила о помощи Бога, Богородицу и святых, и уходила. В католической церкви, наоборот, я любила бывать на воскресной мессе, это как-то успокаивало меня, а вот поставить свечку в нашем тверском католическом храме, к сожалению, негде, такое место просто не предусмотрено.
Вообще, если сравнивать православную и католическую церковные службы, то весь суровый и торжественный строй православной службы заставлял мегя почувствовать себя «рабой Божией», но никак не ребенком. Напротив, во время католической мессы, слушая католические гимны со словами иногда очень простыми и наивными, но добрыми, с нежной ласковой музыкой, я ощущаю себя не «рабом», а скорее «ребенком у любящего Отца». По крайней мере, таковы мои ощущения.
Постепенно я начала пытаться лучше понять, что такое христианство, читала разные книги. О православии я знала довольно много, благодаря моей учебе в ШЦР. О католицизме я знала совсем мало, а достать на эту тему какую-то литературу в Твери было сложно. Я давно поняла, что для того, чтобы лучше изучить предмет, надо самой каким-то образом с ним активно поработать. Я предложила настоятелю католического прихода в Твери в тот момент о. Владиславу Войдату на общественных началах создать Интернет-сайт о католическом приходе в Твери. Работая над этим сайтом, я получила первые серьезные знания о жизни современных католиков в России. Мои американские знакомые помогли мне сделать переводы части статей сайта на английский и польский языки. Этот сайт и сейчас можно найти в Интернете по адресу http://www.cathtv.narod.ru . К сожалению, по техническим причинам он давно не обновлялся.
В процессе создания сайта, я познакомилась с о. Жаном-Мари Глорье SJ, который сыграл огромную роль в моей духовной жизни. Я не буду останавливаться на этом здесь, чтобы не написать поверхностно. Может быть, когда-нибудь в будущем я смогу рассказать об этом глубоко и подробно.
Большую роль в моем духовном становлении также сыграла российская католическая газета «Свет Евангелия». У меня довольно долго не было возможности познакомиться с нормальной бумажной версией газеты, но я регулярно читала ее в Интернет-версии.
Надо сказать, что я – обычный человек, воспитанный в Советском Союзе на обычной советской прессе. И, хотя в перестроечное время я читала много всякого разного, но газета «Свет Евангелия» очень сильно отличалась от всего, что я читала, причем, даже не столько содержанием, сколько стилем подачи материала. Трудно говорить на религиозные темы с юмором. Мы привыкли говорить на эти темы «высоким стилем»: тяжело и мрачно. А газета «Свет Евангелия» была вся пронизана светлым мягким юмором, который так нужен в нашей и без того суровой действительности.
Больше всего мне нравились в газете рассказы простых прихожан о своей жизни. Такие милые, добрые, иногда наивные, но всегда очень трогательные. Мне кажется, они составляют живую историю католической церкви в России. Я думаю, что эти истории, не меньше, чем любые «жития святых» расскажут вдумчивому читателю о том, что такое вера и, кто такие верующие люди. Они оказали на меня большое влияние, и некоторые из них я помню до сих пор, хотя прочитаны они были несколько лет назад.
Позже я сама попробовала что-то написать. Сначала это были заметки о жизни православных и католиков Твери для ленты новостей интернет-агентства «Благовест-инфо». Потом вышло несколько моих публикаций в газете «Свет Евангелия».
Казалось бы, я уже жила жизнью Католической Церкви, но я все еще не могла решиться принять в ней таинство крещения, хотя это часто удивляло моих знакомых католиков. Страх оказаться маргиналом в родной стране и родном городе удерживал меня.
Тверь – особое место для поляков. Недалеко от Твери, на мемориальном кладбище под селом Медное, похоронены расстрелянные во время сталинских репрессий польские граждане. Каждый год, 2 сентября, туда приезжает делегация из Польши, чтобы почтить их память. На этом же мемориальном кладбище, в другой его части, похоронены русские (вернее советские) граждане, также ставшие жертвами сталинских репрессий.
Каждый год, 2 сентября, на польской части кладбища служится католическая месса, на русской – православная литургия.
Католик, являющийся этническим русским, невольно чувствует в этой ситуации, что он стал «чужим среди своих», но не стал «своим среди чужих». Я как-то сказала об этом одному из своих знакомых тверских католиков и услышала в ответ: «У русских есть своя церковь. Не нравится – пусть идут туда!». Я не обиделась, но это замечание о том, что русские – чужие в католической церкви, высказанное католиком, долго сидело занозой в моем подсознании.
Наступила осень 2007 года. Настоятель католического прихода в Твери из-за проблем с визой был вынужден на несколько месяцев покинуть Россию. Для проведения воскресных месс стали приезжать священники из Москвы. В одно из воскресений конца ноября или начала декабря, я уже точно не помню, когда погода была особенно плохой, священник не приехал. Как потом стало известно, у него по дороге сломалась машина. Но люди об этом не знали, они собрались в храме, как обычно, сидели и ждали: некоторые ждали с 12 до 13 часов, а некоторые даже с 10 до 13 часов. Я пришла туда около 12 часов. Ожидающих было около шестидесяти человек.
Я сидела вместе с ними в храме и думала: в наш прозаический и торопливый век так трудно убедить людей пожертвовать своим временем ради чего бы то ни было. А эти люди сидят и ждут, переживают и расстраиваются. Но кто их видит? Кто о них знает? Я могла бы рассказать о них. Но пока я не стану с формальной точки зрения одной из них, мой рассказ не будет иметь того веса, который мог бы иметь, потому что всякий сможет упрекнуть меня в том, что я лезу не в свое дело. И постепенно для меня наступил «момент истины»: я поняла, что должна, наконец, принять католичество, я к этому готова. Возможно, если бы в Российской католической церкви все было хорошо и благополучно, то этот «момент истины» не наступил бы никогда, и я навсегда бы осталась рядом с этой церковью, но не в ней. Однако, в сложившейся ситуации я не могла поступить иначе, я просто перестала бы уважать себя в противном случае.
Мне кажется, что процесс принятия мной окончательного решения лучше всего описывается одним из моих любимых стихотворений поэта Давида Самойлова:
***
Извечно покорны слепому труду,
Небесные звезды несутся в кругу.
Беззвучно вращаясь на тонких осях,
Плывут по вселенной, как рыбий косяк.

В раздумье стоит на земле человек,
И звезды на щеки ложатся, как снег.
И в тесном его человечьем мозгу,
Такие же звезды метутся в кругу.

В нас мир отражен, как в воде и стекле,
То щеки уколет, подобно игле,
То шоркнет по коже, как мерзлый рукав,
То скользкою рыбкой трепещет в руках.

Но разум людской – не вода и стекло,
В нем наше дыханье и наше тепло.
К нам в ноги летит, как птенец из гнезда,
Продрогшая маленькая звезда.
Берем ее в руки. Над нею стоим,
И греем, и греем дыханьем своим.

Я приняла таинство крещения в католической церкви г. Твери 13 января 2008 года, в праздник Крещения Господня. Моей крестной стала пожилая полька, семидесяти лет, родившаяся на Западной Украине, но с 17 лет жившая в Твери.
«Вы полька?» - спросила она меня по окончании мессы, на которой состоялось мое крещение. «Нет, я русская,» - ответила я. «А, ну и ладно!» - сказала она, - «Летом поедем ко мне на дачу. Оттуда недалеко место, где похоронен о. Ричард. Я часто туда хожу».
В фильме В. Познера «Одноэтажная Америка», который сейчас идет по первому каналу российского телевидения, есть эпизод, когда один из ведущих на вопрос, что ему больше всего запомнилось в Нью-Йорке, отвечает, что больше всего ему запомнился плакат на одной из улиц, на котором были размещены фотография известного в США человека и подпись: «Это мой город, и мне не все равно!». Теперь, наконец, и я могу сказать о Российской католической церкви: «Это моя церковь, и мне не все равно!»